В помещении горели свечи, чёрные и белые. Запах от них стоял затхлый и неприятный, но света хватало. За длинным столом, накрытым чёрной тканью, сидело человек двадцать, и во главе — вся компания Хорса, с которой он меня знакомил в Курятнике. Половины лиц остальных я не видела, но из тех, кто был повёрнут в мою сторону, узнала несколько человек.
Торговец из коммерческого киоска в соседнем квартале, истеричная дама средних лет, кажется, служащая сбербанка, собачник Коля Жердев, видимо — основной поставщик сырья. Ещё одна… обесцвеченная медсестра доктора Митрофанова. А где же сам доктор?
Хорс говорил нараспев, своим гнусавым, сдавленным голосом, что-то знакомое и непонятное, а хор голосов повторял каждое его слово. У председательствующего был окинут на спину капюшон балахона вроде рясы, остальные — тоже одеты в бесформенные хламиды, но без рукавов. Хорс замолчал, и до меня, наконец, дошло, что он бубнил: молитву наоборот. После этого Мара, или как её там, высохшая красавица с голодными глазами, встала вместе с женой Хорса, и, сверкнув голым телом в разрезе балахона чуть не до подмышек, удалилась. Они вдвоём внесли знакомую чёрную чашу из хрусталя, наполненную мутной, белой жидкостью, поставили на стол. Хорс бросил в вазу горсть травы, неприятный запах которой услышала даже я, а потом, бормоча, чего-то долил из флакона.
Жидкость закипела, запахло ещё сильней, немыслимой гадостью. Заседавшие встали и запели.
— И вечным будет наш Отец! — провозгласил Хорс и все подхватили его слова.
— И вечными будем мы! — опять хор.
— И воцарится царствие его, а наша власть!
— И падёт на землю тьма!
Он снова что-то всыпал в вазу, и из неё пошёл дым.
Аста принесла бокалы из мориона, изготовленные Витькой, а Мара — поднос, накрытый красным парчовым платком. Хорс сдёрнул ткань, и под ней оказался труп младенца. Ребёнок был недоношенный, пяти-шестимесячный, скрюченный и уже почерневший. Хорс сделал надрез на крошечном тельце и перевернул его над чашей. Из разреза полилась струйка чёрной жидкости, закапала в сосуд. Хорс небрежно отбросил жалкий трупик, и поднёс двумя руками чашу ко рту. И он отпил от этого дьявольского причастия, мерзкий тамада!
Когда я немного отдышалась и снова припала к окну, он уже налил в кубки своим помощницам. И они тоже стали пить эту гадость! Затем Хорс подозвал их к себе, отступив от стола, и они облобызали его определённым образом, задрав полы балахона. Он налил кубки снова, и к нему подошла следующая пара почитателей — уже мужчины. Ритуал многократно повторился. "Причастившиеся" стаскивали одежду и направлялись в дальний угол зала, где в изножье какого-то подобия трона лежала обнажённая женщина, ей тоже, каждый по-своему, все оказывали знаки внимания. Когда "причастившихся" стал слишком много, они перешли на ублажение друг друга. Я оторвалась от окна, и присела над обрывом.
Я считала, что уже навидалась всякого, и меня ничем невозможно достать. Я ошибалась, и мой желудок мне дважды за сегодняшний вечер, это доказал. Внизу запели, я снова стала смотреть. Утомлённое наслаждениями собрание, организовало пляску вокруг завывающего Хорса. Стол исчез, а застолье превратилось в подобие срамной бани. Все плясали, скакали, кружились на месте. Хорс опять затянул речёвку, и все повторяли за ним.
— Он придёт!
— Он сделает мир совершенным и честным!
— Каждый станет жить по его законам!
— О, Хорс! О, Карачун! О, Чернобог!
— Мы ждём тебя.
— Мы отдадим тебе всё!
— Сгинут святоши!
— И сгорят лицемерные кумирни! (Вот они, Ленкины кумирни! Интересно, не тут ли она сама…) — И так далее, и тому подобное…
ebooksa