Призрачный остров

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да. Те, которые сорвут для тебя ромашки в чужом саду. Которые даже подерутся в ресторане. Которые влезут ночью на балкон с розой в зубах. Или под тем же балконом фальшиво споют серенаду. Но никто из них не чувствовал, когда я начинала замерзать, и не вставал, чтобы принести из шкафа одеяло. Не грел к моему приходу на батарее домашние тапочки. Не готовил такой кофе, как он. И не прижимал к себе в тот момент, когда нужны были не слова, а только объятия. Несмотря на всю свою пресность, он очень тонко чувствовал такие моменты. Но что поделать! Мы разошлись, и все.

– Ты до сих пор по нему скучаешь, – подвела итог Анфиса. Марина не ответила, заерзала, будто отсидела ногу, а затем кивнула Стефании:

– Теперь твоя очередь.

– Я о себе уже рассказала.

– Только о профессии, – напомнила Анфиса, – а о личной жизни – нет.

– Я не люблю говорить о личном. Впрочем… Тут и рассказывать нечего! Недавно рассталась с парнем. Ничего серьезного и болезненного. Так, встречались, планов на будущее не строили. И разошлись по обоюдному согласию.

– А ты вообще влюблялась? – жадно спросила Анфиса. – Вот Марина, похоже, до сих пор любит бывшего мужа. А ты?

– Если скажу, откровенничать придется и тебе!

– Ночь длинная! – лукаво парировала Анфиса. – Ну? Влюблялась?

– Влюблялась, – улыбнулась Стефания.

Данила встал и отошел к куче хвороста. Женские откровения, похоже, ему осточертели.

– Взаимно? – допытывалась Анфиса.

– Там все было сложно… А потом он умер. Мне правда не хочется об этом говорить.

– Ох!

– Твоя очередь, – сказала ей Стефания. Анфиса не стала отнекиваться, подсела поближе к огню, так, что его отблески теперь освещали ее лицо, и вдруг тихо запела грустную песню на иностранном языке. Голос у нее оказался неожиданно глубоким, грудным и чистым.

Не только Стефания с Мариной слушали Анфису в изумленном молчании. Когда ее голос к середине куплета набрал силу в эмоциональном крещендо, Данила вернулся к костру и до окончания пения не сводил с Анфисы недоверчиво-восхищенного взгляда. И то ли печаль мелодии передалась Стефании, то ли песня задела старые воспоминания, но ей вновь стало грустно и одиноко, но не от того, что они оказались на этом острове, а потому, что рыжий был с нею груб, насмешлив и с трудом терпел ее общество, тогда как на Анфису смотрел таким взглядом. Ей не должно быть никакого дела до Данилы и его симпатий, но отчего-то Стефания испытала желание встать и уйти в ночь по берегу. Может быть даже наконец-то расплакаться… Но ничего подобного она не сделала и искренне поаплодировала Анфисе, когда та закончила петь.

– В песне говорится о птице, которая попала в клетку. И только когда она поет, чувствует себя свободной. Это старая испанская песня.

– Ты говоришь на испанском? – заинтересовался Данила.

– Немного, – скромно улыбнулась Анфиса. – Но только потому, что мне понравились несколько песен.

– Это твой репертуар? – оживился он, будто невзначай подсаживаясь к ней ближе.