Призрачный остров

– Не всегда! Да и мудрость – это такой багаж, который тяжело нести, приобретается он непросто и не всем дан. Можно прожить много лет, а мудрости так и не нажить. Вот об этом преимуществе молодости я и говорю, Стефочка. Молодые только стоят в начале пути. Перед вами – множество дверей. Ваш выбор – какую открыть, в какую упорно стучаться. У вас есть время и уверенность для того, чтобы отворять закрытые двери. А еще молодости легко прощают ошибки. Вы, в отличие от «мудрецов», имеете на них право!

Крушинин посмотрел на Стефанию поверх очков и назидательно поднял затянутый в латекс перчатки палец. Она скромно улыбнулась. Ей нравилось, когда Станислав Яковлевич принимался философствовать. Рассуждал он всегда на житейские и удивительно близкие ей темы. Бывало, Стефания с ним не соглашалась и осмеливалась возражать, а потом по улыбке, озарявшей лицо профессора, по лукавым смешинкам в светло-карих глазах догадывалась, что на споры руководитель провоцировал ее специально. Но в тот день Станислав Яковлевич был грустен и задумчив. А когда он произнес следующую фразу, в его голосе прозвучала плохо скрываемая горечь:

– Нам, прожившим жизнь, дано лишь оглядываться назад и видеть ошибки, которые не исправить. Мы уже не имеем права на безрассудства, которые могут совершать молодые…

Стефания хотела возразить, но вовремя осеклась, поняв, что на этот раз профессор не вызывает на спор, а будто изливает ей душу.

Он тоже замолчал, выставил чашки Петри в нужном порядке и уже другим тоном продиктовал данные.

Тот разговор задел Стефанию настолько, что она потом перед сном долго вспоминала каждое слово Станислава Яковлевича, его жесты, интонации и пыталась прочитать в них то скрытое сообщение, которое Крушинин пытался до нее донести. К сожалению, тогда она не сумела понять его правильно, хотя намеки получала давно – перехватывала тайные взгляды Станислава Яковлевича, замечала его грусть или видела, как его глаза внезапно вспыхивали радостью, как губы трогала мечтательная улыбка, как Крушинин внезапно молодел лицом, расправлял плечи и втягивал живот. И как внезапную радость во взгляде тут же сменяла задумчивая печаль. Поначалу, видя такие перемены в своем руководителе, Стефания недоумевала, потом осмелилась соотнести их с собой и испугалась.

Да, она была в него влюблена – тайной любовью юной аспирантки, очарованной харизмой преподавателя. В Станислава Яковлевича невозможно было не влюбиться неискушенной молодой девушке! Несмотря на свои пятьдесят с чем-то лет, профессор Крушинин был видным и интересным мужчиной – носил тщательно отглаженные костюмы и накрахмаленные рубашки, от него ненавязчиво пахло свежей туалетной водой, волнистые темные волосы с серебристой проседью с возрастом не поредели, оставались густыми и пышными. Но главное – от Станислава Яковлевича, несмотря на его видимую суровость, исходило теплое спокойствие и уверенность.

Тогда Стефания не думала, что нахождение в его тени может стать не спасением, а, наоборот, гибелью. Она была очарована своим преподавателем настолько, что иногда перед сном осмеливалась помечтать о чем-то таком невинном между ними: его улыбке, адресованной только ей, невинному прикосновению к ее плечу, когда он попросил бы что-нибудь передать ему. Но больше всего Стефания мечтала увидеть восторг в его глазах и гордость за нее в тот день, когда защитит кандидатскую. Она частенько представляла себе, как профессор Крушинин поднимается на кафедру, на которой еще бы стояла она, взволнованная после выступления, и как произносит речь в ее честь. Она бы, конечно, скромно сказала, что заслуга в ее успехе целиком и полностью принадлежит научному руководителю… Но Станислав Яковлевич бы добавил, что чрезвычайно гордится талантливой аспиранткой, и первым бы поздравил ее с удачной защитой. На этом месте своего воображаемого триумфа Стефания обычно засыпала.

Если бы она тогда верно смогла понять то, что пытался сказать ей Станислав Яковлевич, может, все бы повернулось по-другому? Впрочем, незадолго до случившегося он признался ей в причине своей сладко-горькой радости. Он слишком доверял ей. А она… Она ухватилась за ту предложенную ей поездку на конференцию вместо руководителя как за спасительную соломинку. Если бы не уехала, может, не случилось бы всего того?

Тихий шорох напугал ее. Стефания сжала лежащую рядом палку, резко обернулась, но увидела уже знакомую ей собаку. Пес по кривой трусливо обошел костер, чихнул от попавшего в ноздри дыма и с наслаждением почесался. Стефания замерла, боясь спугнуть его. Дикий, но он, похоже, искал человеческого общества! А может, просто понял, что здесь его накормят. В подтверждение ее мыслей пес облизнулся и требовательно посмотрел блестевшими в темноте глазами.

– Ничего у меня нет, – тихо, чтобы не разбудить остальных, сказала Стефания. – Не осталось каши. Приходи завтра.

Пес встряхнулся и потрусил прочь. И она внезапно пожалела об его уходе, потому что как никогда остро почувствовала свое одиночество.

– …Стеша, смена обстановки тебя отвлечет, – сказала мама, ставя перед ней чашку с горячим чаем и тарелку с домашним печеньем. Стефания мельком отметила про себя, что это печенье очень любит отец. Мама всегда затевала выпечку к приезду папы, но в те дни он не планировал поездку к ним. Мама сделала печенье специально для дочери в неловкой попытке как-то ее утешить. Но разве можно исправить домашней выпечкой, пусть и приготовленной с любовью, то, что растоптано до пыли? Ее карьера, ее репутация – все разрушилось со смертью человека, чувства к которому еще оставались острыми.

– Нет, я никуда не поеду, – качнула головой Стефания. Длинная коса от движения упала на плечо, и ее кончик случайно обмакнулся в чай. Но Стефания не заметила этого. Мама сама подошла к ней и аккуратно вытащила косу из чашки.

В тот день состоялся важный и отрезавший все возможности разговор. Из своего научно-исследовательского института Стефания, не выдержав гонений, ушла, а из другого, в который ее готовы были принять, получила неожиданный и категоричный отказ. Мама предположила, что тут не обошлось без вмешательства «доброжелателей». И Стефания согласилась: слишком внезапно руководство другого НИИ переменило решение.

– Так, я звоню отцу! Пусть он тебя увезет, – заявила мама, решив, что поездка поможет дочери забыть пережитые унижения и исцелиться от отчаяния. Но Стефания решительно возразила:

– Не надо.

– Почему не надо?!

– Не хочу вмешивать отца в мои проблемы. Да и вообще… – Она сделала неопределенный жест, не зная, как выразить свои чувства.

– Но так нельзя! – воскликнула мама, возмущенная на этот раз не столько тем, чему подвергли в институте дочь, сколько ее безропотностью. – Нельзя это все проглотить и даже не попытаться оправдаться!