Боги Лавкрафта

Мои родные очень богаты и очень предусмотрительны. Я сумела раздобыть достаточно грантов, для того чтобы сделать мой уровень жизни правдоподобным для однокашников и обеспечить меня способностью сопереживать им, однако основные мои расходы всегда оплачивались родными. Наша семья предпочитает иметь в каждом поколении нескольких таких, как я, отважных исследователей, отправляющихся в мир и возвращающихся домой с карманами, полными сокровищ более драгоценных, чем любые жемчужины, – знанием, пониманием и научными методами, позволяющими распространять это понимание дальше.

Джереми шествовал по кампусу, как молодой полубог: прямая спина, волосы треплет ветер. Некоторые из встречных студенточек провожали его жадными взглядами. Большая часть их, ученые старшекурсницы, видели его в коридорах факультета и ставили слишком высоко над собой, чтобы проявлять вожделение, однако ниже профессора, что гарантировало бы ему безопасность. Люди по врожденной сути своей всегда стремятся к высшему, всегда мечтают оказаться на следующей ступеньке лестницы, но при том всегда опасаются протянуть руку слишком далеко и упасть. Если подумать, это странное сочетание отваги и трусости до сих пор служило им удивительно хорошо, заставляя трудиться, при этом не позволяя истребить собственную породу.

Я следовала за Джереми, не вызывая особенного внимания студенческого коллектива. Я не преподавала, я только что закончила курс. После чего засела в лаборатории с ее иглами, мышами и бесконечной чередой диаграмм, графиков и таблиц. Джереми пропал бы без меня. Это знали все в нашем отделении. И он расплачивался со мной, отвлекая на себя внимание людей, которые в противном случае могли бы отвлечь меня от работы. Мы находились в симбиотической связи, подобно рыбе-клоуну и анемону, и всякий раз, когда я задумывалась об этом, в голову мне приходило, что я буду жалеть, когда эта связь завершится.

Находившаяся рядом с кампусом пиццерия, которую мы назвали своей на первом году совместной работы, как всегда была плотно набита телами – учеными и гражданскими. Джереми проложил себе между ними тропу, предоставив мне возможность незаметно пробраться через толпу к круглому столу, располагавшемуся в самой дальней части зала. Несколько наших однокашников уже присутствовали там – Терри, занимавшаяся какой-то невероятной растительностью, Кристина, специализировавшаяся на анализе эпигенетической информации, и Майкл, не знаю, как именно назывался его проект, однако работать ему приходилось с червяками. Джереми рухнул на свободное сиденье. Я проделала то же самое, но с чуть большим изяществом.

Шейкер с пармезаном находился с моей стороны стола. И я прихватила его себе, пока Джереми обменивался пылкими рукопожатиями с нашими так называемыми друзьями. Все мы постоянно конкурировали в борьбе за лабораторное пространство, гранты и кредиты на публикации. Несмотря на то что области наших исследований различались настолько, что можно было бы ожидать, что мы сможем работать, не обращая внимания друг на друга, на деле оказывалось, что мы постоянно оттаптываем друг другу мозоли. И только тот факт, что мы с Джереми проводили общий эксперимент – его опухоли, мой анализ изменений в общественном поведении зараженных мышей, – не позволял нам вцепиться друг другу в глотку, как делали все остальные.

Если быть честной, ситуации во многом помогало то, что на самом деле она меня никоим образом не заботила. Мои однокашники рассчитывали на длительные карьеры в избранных областях знания. Я рассчитывала только на море.

Кристина отпустила мне быструю и дорогостоящую улыбку, демонстрируя результат десятилетних трудов ортодонта.

– Привет, Вайолет, – сказала она. – Как поживают твои маленькие делишки? – Сладкий, как патока, акцент четко указывал на родную ей Миннесоту. Когда мы познакомились, я вообще ничего не могла понять из того, что она говорит. Вот к прибрежным диалектам я привыкла, их нюансы не создавали мне никаких проблем. Но что делать, если гласные растянуты, как штормовое предупреждение, и хлопают, как паруса? К такому варианту я не была готова.

– Мои маленькие делишки в полном порядке, – ответила я. – А как поживают твои маленькие делишки?

Майкл застонал.

– Ты сделала это, – проговорил он осуждающим тоном. – Ты спросила ее. Ты спросила ее с таким выражением на лице. Ты ненавидишь всех нас? И таким образом демонстрируешь нам свою ненависть?

– Я говорила вежливо, – ответила я, едва успев сказать три слова до того, как Кристина приступила к продолжительному и подробному описанию событий сегодняшнего дня. Терри закрыла лицо руками. Майкл уронил голову на стол. Я улыбалась, изображая внимание, хотя на самом деле мне было полностью безразлично, тем временем сворачивая крышку с емкости с пармезаном и высыпая тертый сыр на пол.

Труднее было извлечь из кармана экспериментальную пробирку и пересыпать ее содержимое в емкость из-под сыра, поскольку я не могла допустить, чтобы кто-то заметил движение моих рук. Были такие вещи, которые мои собратья-дипломники принимали без вопросов, как, например, Майкл целую неделю «на удачу» носил одну и ту же гавайскую рубашку, или когда Терри отказалась от всех фруктов и овощей, которые не были выращены согласно джайнистской догме. Замена их любимой приправы на основе тертого сыра смесью моей собственной работы в этот список явно не входила. Будут вопросы.

И мои ответы никому не понравятся.

Кристина еще говорила, когда я закончила возиться с сыром. Склонив голову к плечу, я дождалась момента, когда она набрала воздух в грудь, и с быстротой атакующего угря спросила:

– А не собираемся ли мы заказать пиццу?

Все сразу заговорили. Джереми извлек телефон и начал соображать, сколько порций нам нужно на самом деле и какая начинка оптимальным образом устроит всех. Я, как всегда, потребовала грибы и, воспользовавшись воцарившимся хаосом, вернула сырницу на общий стол. Отсутствия ее никто не заметил. Как всегда. Я целых три года проделывала этот фокус над этими людьми, и никто ни разу не засек меня, что больше свидетельствует об их удивительной эгоцентричности, чем о моей невероятной ловкости рук.

Когда принесли пиццу, все немедленно принялись пудрить ее пармезаном – с таким усердием, словно его вот-вот должны были запретить к употреблению. Поэтому, чтобы не выделяться, я поступила точно так же. Только воспользовалась для этого шейкером, позаимствованным с соседнего столика, под тем предлогом, что дождаться не могу, пока Терри закончит обрабатывать свою пиццу. Она любила сыр в такой степени, что иногда высыпала эту пудру себе на ладонь и ела с руки. Следить за ее дозой было сущим кошмаром, и теперь, когда мы переходили к финальной стадии, я сдалась. Пусть себе ест, сколько хочет. Свои данные я уже получила.

Пицца пахла томатным соусом, чесноком и углем – низ ее почернел благодаря той скорости, с которой в этом заведении выпекали пироги. Я съела достаточно для того, чтобы поддержать общение, а потом, положив недоеденный ломоть, жизнерадостно улыбнулась своим однокашникам, своим коллегам, людям, составлявшим мое последипломное общество. Мы не были друзьями. Мы вообще никогда не могли стать друзьями. Однако на всем белом свете лишь эти люди знали, какой была моя жизнь, после того как я приехала в Гарвард, застенчивая студентка-биологичка из Калифорнийского университета Санта-Круз, чья академическая карьера сперва увела ее далеко-далеко от дома, a потом вернула к нему.

– Я хотела бы попросить всех вас сделать мне одолжение, – проговорила я. Они притихли, глаза наполнило любопытство и подозрение. Я никогда не просила у них никаких одолжений. Это была не моя роль в общественной группе. Это я делала одолжения, бескорыстно распоряжаясь своим временем, своим умом и своим буфетом, когда Терри в очередной раз забывала, что является млекопитающим и неспособна к фотосинтезу, подобно возлюбленным ею растениям.