В душе у меня поднялось опять бурное волнение.
— Угодно вам меня выслушать? — спросил я возбужденным тоном.
— Тс, — прервал меня следователь, — я убеждаюсь теперь в совершенной правильности моих первоначальных предположений. Вижу, что обстоятельства сложились в данном случае загадочным образом и что роковые судьбы поставили вас самих в таинственное соотношение с некоторыми высокопоставленными особами при здешнем дворе. Мне не подобает глубже вникать в эту тайну, и я счел бы совершенно неуместной для себя дерзостью, если бы вздумал выведывать от вас какие-либо сведения о настоящем вашем имени и о чрезвычайно своеобразной обстановке вашей жизни. Как вы думаете, однако, не лучше ли было бы, если бы вы немедленно уехали отсюда и таким образом сразу отделались от всего, способного угрожать вашему спокойствию? После того что случилось, пребывание здесь, без сомнения, не может быть вам приятно.
По мере того как говорил следователь, я чувствовал, что мрачная тень, лежавшая тяжелым гнетом на моей душе, быстро исчезает. Жизнь снова раскрывалась передо мною, и радость прилила к моему сердцу кипучим ключом горячей крови. Образ Аврелии воскрес в моем сердце, а между тем вдруг требуют, чтобы я уехал отсюда, уехал от нее. «Разве я могу ее покинуть?» — глухо проговорил я, не замечая, что рассуждаю вслух. Следователь взглянул на меня с величайшим изумлением и прошептал:
— Кажется, теперь я понял все! Дай бог, господин Леонард, чтобы не сбылось очень дурное предчувствие, возникшее у меня как раз в эту минуту относительно вашей личности.
Тем временем в моей душе все уже окончательно изменилось. Раскаяние исчезло из нее. Оно сменилось преступной дерзостью, которая и позволила мне с лицемерным спокойствием спросить у следователя:
— Вы, значит, все-таки считаете меня виновным?
— Извините, если я умолчу о личных своих убеждениях, — тем более что они составились лишь под наитием мгновенного чувства, — сказал совершенно серьезным тоном следователь. — Несомненно доказано и подтверждено, с соблюдением всех формальностей, какие только может требовать суд, что вы не монах Медард, так как этот Медард находится здесь. Отец Кирилл, обманутый сперва изумительным вашим сходством с этим монахом, при взгляде на него немедленно признал свою ошибку, да и этот капуцин даже не помышлял отрекаться от своего имени. Поэтому решительно все сложилось таким образом, чтобы очистить вас от всякого подозрения. Ввиду этого я считаю долгом верить, что вы и сами чувствуете себя совершенно невиновным.
В это мгновенье подошел к следователю один из судебных приставов и сообщил, что его требуют к прокурору. Таким образом, разговор мой со следователем прервался как раз в ту минуту, когда начинал становиться для меня тягостным.
Вернувшись в свою квартиру, я нашел ее в том самом виде, в каком покинул. Арестованные бумаги мои были мне возвращены и лежали на письменном моем столе в запечатанном пакете. Бумажник графа Викторина, кольцо Евфимии и капуцинский веревочный пояс, однако, исчезли. Это выяснило основательность подозрений, явившихся у меня в тюрьме. Вскоре по моем возвращении герцог прислал мне с придворным лакеем золотую табакерку, осыпанную драгоценными каменьями, при собственноручной записке следующего содержания: «Вас, господин фон Кржчинский, очень обидели, но я лично, равно как и судебное мое ведомство, нисколько в этом не виноваты. Дело в том, что вы как две капли воды походите на очень нехорошего человека. Теперь, однако, все разъяснилось самым удовлетворительным для вас образом. Посылая вам вещественное доказательство моего благоволения, надеюсь вскоре с вами свидеться». Я остался совершенно равнодушен к благоволению герцога и к его подарку. Тюремное заключение оставило во мне мрачную меланхолию, и, кроме того, я чувствовал себя совершенно больным. Поэтому мне было очень приятно посещение герцогского лейб-медика. Расспросив меня о состоянии моего здоровья и прописав лекарство, которое считал для меня необходимым, он заметил:
— Какое, однако, странное совпадение! В то самое мгновенье, когда все были уже убеждены в вашей тождественности с этим ужасным монахом, учинившим столько злодеяний в семье барона Ф., этот монах является волею судеб сюда, как бы нарочно, чтобы снять с вас всякое подозрение.
— Представьте себе, что я до сих пор еще не знаю всех обстоятельств, побудивших освободить меня из тюрьмы. Судебный следователь сообщил мне только, что капуцин Медард, которого разыскивали и за которого меня принимали, благополучно найден.
— Он в сущности не найден, а привезен сюда связанным в телеге, и притом, заметьте себе, в тот самый день, когда вы изволили прибыть в резиденцию. Кстати, вы, вероятно, помните, что, когда я рассказывал вам о странных событиях, случившихся несколько лет тому назад при здешнем дворе, мне пришлось прервать свое повествование. Это случилось как раз в ту минуту, когда я хотел упомянуть про сына Франческо, изверга Медарда, и про злодеяния, которые он совершил в замке барона Ф. Теперь, если угодно, я стану продолжать свой рассказ с того самого места, на котором остановился. Сестра нашей герцогини, игуменья картезианского монастыря в Б., временно приютила однажды у себя в монастыре бедную женщину с ребенком, возвращавшуюся из паломничества к Святой Липе.
— Женщина эта была вдова Франческо, а ее сын — этот самый Медард?
— Совершенно справедливо, но каким образом могли вы это узнать?
— Таинственные обстоятельства жизни капуцина Медарда дошли до моего сведения чрезвычайно оригинальным образом. Я как нельзя лучше знаю все, что с ним случилось до самого его бегства из замка барона Ф.
— Как и от кого именно могли вы это узнать?
— Вообразите себе, что все это я видел во сне.
— Вы шутите?
— Вовсе не шучу. Действительно, мне кажется, будто я слышал во сне злополучную повесть бедняги, ставшего игрушкой таинственных адских сил, которые бросали его с места на место и от преступления к преступлению. На пути сюда через герцогский лес ямщик мой сбился с дороги. Я попал в дом лесничего и там…