Глава 13
С утра стояла отличная погода: синее небо, жёлтое солнце, никакого ветра — и не скажешь, что в Краснопольске уже конец ноября. Во дворе смеялись дети, заливисто лаяла собака, а из салона припаркованной у подъезда машины доносился мотив песни «Как упоительны в России вечера». Было три часа пополудни, и вечер действительно был близко — но Вероника надеялась, что ей не доведётся узнать, насколько упоительным он будет.
Она склонилась над оторванным от тетради листом и уже десятую минуту пыталась придумать прощальную записку. Обдумала много вариантов, но каждый следующий казался ей нелепее остальных. «Я так больше не могу»? А то мама этого не поймёт, когда найдёт её мёртвой. «Сильно не горюй, держись»? После того, что она сделает, это будет выглядеть издевательством. «Прости меня за то, что я ушла»? Лицемерная банальность.
Прошло три недели после смерти Инны Вебер. Вероника продолжала работать через интернет. В заветный «Макдональдс» она сходила даже два раза. Многоэтажный «Биг-Мак» Веронике не понравился: «ушки», которые готовила мама, были намного милее её сердцу. Зато куриный «Мак-Чикен» пришелся ей по вкусу. Собственно, из-за него она и предприняла повторный поход в людный ресторанчик.
Рассказ Юльки о несчастном случае с Инной Вебер она восприняла со смутным недоверием. Казалось, что Вероника слушает очередной блок криминальных новостей по радио: страшные события где-то далеко за семью морями и не относятся к ней никоим образом. Но по вечерам в голову упрямо лезли воспоминания о сновидении, где она клевала зелёный сгусток в сердце Инны.
Потом умер Макс, и Вероника тут же убедила себя, что это её давнишний знакомый, с которым она всего несколько раз перекидывалась парой слов. Теперь он погиб. Это, конечно, печально, но не конец света. И какой безумец возьмётся утверждать, что именно она виновата в смерти почти незнакомого ей человека?
В этой блаженной отрешённости она жила некоторое время, занимаясь повседневными делами. Но пришёл день, и это кончилось.
Вероника была одна дома. Почувствовав лёгкий голод, она подъехала на коляске к холодильнику, чтобы взять оттуда шоколадный батончик, оставленный со вчерашнего дня. Она открыла дверцу, заглянула внутрь — батончик лежал возле миски с холодным пловом, — и ярко-синяя надпись «SNICKERS» больно резанула глаза, словно прошлась по ним заостренной бритвой. Вероника зажмурилась — и в это мгновение на неё обрушилась страшная действительность без прикрас, такая, как она есть.
Не было никакой злокозненной Старой Ведьмы. Никого, на кого можно было бы спихнуть ответственность за смерть двух людей. С одним из них она когда-то испытывала то, что считала за счастье. Это сделала она, Вероника Лазарева — хорошая девушка, которая в жизни и мухи не обидела.
Она в ужасе захлопнула холодильник, будто это могло отгородить её от страшного откровения. Развернув коляску, она окинула паническим взором кухню, знакомую с детства — и не узнала комнатку, будто увидела её в первый раз. Всё было на месте — посуда на полках, стол, накрытый скатертью с разноцветными полосками, — но Вероника была здесь совершенно чужой, а в голове была звенящее ничто. На неё накатила тошнота. Она поспешила в туалет, где склонилась над унитазом, и её вырвало. Но даже когда желудок опустел, отвратительное ощущение — будто всю жизнь до этого дня Вероника смотрела кино на мутной плёнке и теперь, оторванная насильно от знакомого белого экрана, была выброшена в большой враждебный мир — никуда не делось.
Даже в самом страшном сне она не осмелилась бы примерить на себе такую роль. Ведь убийцы — они нелюди, монстры, отщепенцы от Бога… разве не так считает мама, да и она сама тоже? Как тогда она могла отнять жизнь у других — да ещё таким страшным способом? Вероника всегда считала себя защищённой от всякого смертного греха. Да, она была не идеалом, но дойти до того, чтобы стать человекоубийцей…
Вероника думала об аде. Она раньше иногда ходила с мамой в церковь, чтобы сделать ей приятное, но не считала себя верующей и к идее существования рая и ада относилась снисходительно. Теперь, когда она сама в мгновенье ока превратилась в кандидатку на посмертные вечные мучения, из головы не вылезали картины, которые она видела в книгах: языки огня, кипящая смола, хохочущие черти, раскрытые рты и закатившиеся глаза страдающих грешников.
Но разве не те же пустые слова она повторяла изо дня в день в течение последнего года? Всё надеялась, что как-то утром этот жестокий гротескный аттракцион закончится, и жизнь наладится вновь. Но как только она позволяла себе самую малость поверить в лучшее, как её бросало чьей-то безжалостной рукой в ещё более беспросветную пучину…
Вероника грызла колпачок ручки, не находя слов для записки. А ведь вчера вечером она почти полностью придумала текст. Сейчас от этого стройного прощального послания в голове остались жалкие обрывки, насквозь фальшивые и отдающие неуместным пафосом: «Моя жизнь стала невыносимой», «Я знаю, что была слаба», «Не вини себя в том, что случилось», «Ты всегда была сильной, и надеюсь, такой и останешься»… Как она может посметь написать такое? Мама посвятила ей свою жизнь, ради неё вытерпела все страдания и лишения, выпавшие на её долю — и ради чего? Чтобы в погожий осенний день, вернувшись домой, найти куцую записку — единственную благодарность, на которую оказалась способна её дочь?
Волна стыда, поднявшаяся внутри, быстро унялась, рассыпавшись серыми хлопьями безразличия. Так было со всеми чувствами после того дня, когда она увидела шоколадный батончик в холодильнике. Ничего теперь не имело значения, и от этой восхитительной свободы кружилась голова. Вероника раньше не понимала, что толкает людей на отчаянные, безумные поступки, не считаясь с их последствиями даже для самых близких людей. Теперь она знала, что они испытывали: то же пьянящее, ни с чем не сравнимое головокружение при взгляде на ставший плоской декорацией мир.
ebooksa