— А ещё мне друзья рассказали, что недавно какой-то новый интересный ресторанчик открылся. Посвящён этому… как его… художнику-соррилисту. Ну, я не большой знаток всех этих заведений, просто мне так сказали…
— Сюрреалисту, — поправила Вероника. — Я слышала. Называется «Дали».
— А, ну вот. Видишь, я совсем не разбираюсь…
Она уже знала, что он скажет дальше.
— Как смотришь на то, чтобы как-нибудь вечером сходить сначала в кино, а потом…
— Нет.
Виталик запнулся:
— Никаких проблем не будет, если ты об этом волнуешься. Я умею обращаться с такими колясками…
— Нет, — повторила Вероника.
Он не сдался — это было видно по его глазам. Попытки расшибить себе лоб о стену продолжались бы, но тут к ним подскочила рыжая свидетельница:
— Витя, там наши собираются сфотографироваться во время перерыва, мы тоже должны там присутствовать… Ой, извините, я вам не помешала?
— Да нет, — сказал Виталик. — Всё в порядке, Галя. Я сейчас подойду.
Бросив последний обиженный взгляд на неё, парень ушёл к толпе, которая приросла к высокому белому стенду для фотографирования. Это был подходящий момент, чтобы в последнюю секунду окликнуть его, улыбнуться и наконец дать согласие — сцена по всем канонам романтических фильмов, когда упорство несчастного влюблённого сдвигает в итоге лёд равнодушия. Но это было не кино; Вероника так ничего и не сделала. Хотя, видит небо, ей хотелось этого. Хотелось так, что глаза увлажнились от слёз, и пришлось быстро отвернуться и пойти на выход, чтобы никто этой слабости не увидел.
На берегу озера прятались призраки.
Они скрывались за буйной порослью диких кустарников, и Вероника их заметила не сразу. Она пришла сюда, чтобы отдохнуть от гвалта, который к середине второго застолья стал для неё невыносимым. На её уход никто не обратил внимания — даже мама. Воздух у зелёного побережья был свежим и тёплым, и она села у края земли, отложив костыли. Только она закрыла глаза, подставляя щеки ласковым лучам заходящего солнца, как сбоку зашевелились кусты и раздался сдавленный женский смех, перемежающийся с бормотанием мужчины.
Умом Вероника хорошо понимала, что это какая-нибудь подвыпившая парочка со свадьбы, которая решила уединиться — но всё равно она напряглась. Застывшие краски вечерней природы и гулкая внезапная тишина вновь истончили хрупкую материю реальности, и она со страхом подумала, не начинается ли очередной её ночной кошмар. Так и было всегда — она блаженствует в каком-нибудь уютном и безопасном месте и вдруг слышит рядом с собой звонкий смех Инны Вебер…
Она сжала в руках лежащие на траве костыли. Кусты опять дрогнули. Смех прервался.
Призраки. Они преследовали её по ночам — пустые коконы оборванных ею жизней, которые жаждали забрать её с собой. В своих снах Вероника всегда шла за смутными образами влюблённых, сколько бы ни силилась сопротивляться их зову. Но ноги сами несли её к ним — те самые ноги, которые днём отказывались ей подчиняться. И ей раз за разом приходилось столкнуться с убитыми лицом к лицу.
Они кружились в танце, как в тот далёкий вечер Дня Всех Святых — красная вампиресса и высокий стройный упырь в красивом фраке. Но когда Вероника подходила к ним, их лица начинали меняться. Белая кожа Инны серела, волосы становились седыми и ломкими, нос проваливался внутрь. Макс тоже преображался: на его щеках возникали чёрные провалы, а глазницы становились пустыми — и через считанные мгновения перед Вероникой стояли два разложившихся трупа, вылезшие из могил. Она в ужасе отшатывалась от них, и оба призрака шли на неё с жуткими мёртвыми ухмылками на скелетированных лицах.