— По мне? Ядя дома. В другой раз.
Наверно, присутствие Ядвиги пришлось в тему. После услышанного в КГБ Егора совсем не тянуло на нежности, про мурашки он пошутил машинально.
Девочки наливали чай и бурно обсуждали экзамен, столь важное дело, что важнее не бывает в жизни, бесконечно далёкое от дальних дорог и разбитой машины с насмерть замёрзшим водителем.
— Его-ор! — штурхнула его Настя. — Ты сам не свой. Что там с делом на Калиновского?
— Практически закончено. На стадии опыления.
— Чего?!
— Покрывается пылью. А почему ты спросила?
— Ты говорил дело — необычное, — она стрельнула глазами в сторону Яди, словно спрашивая, можно ли при ней. — Сам Калиновский — человек необычный.
— Из школы что-то помню про восстание Кастуся Калиновского. К убийствам на улице его имени он имеет отношение?
— Нет. Его повесили больше ста лет назад. Но сам он убивал, да. Самые знаменитые его слова: «Топор крестьянского восстания не должен останавливаться над кроваткой младенца».
Егор ухватился за услышанное как за ниточку, чтоб вытянуть себя из пучины меланхолии отвлечением на что-то иное. Пусть даже абсолютно ему ненужное.
— Так чего его именем улицу назвали?
— Он же революционер, борец с царизмом. Короткевич воспел его в книге «Каласы пад сярпом тваім».
— Не читал.
— Скажешь, и «Дзікае паляванне караля Стаха» не читал? — изумилась Ядвига. — Ну хотя бы на русском смотрел фильм «Дикая охота короля Стаха»? Нет? Какой же ты после этого белорус?
— Усидчивый и упорный. Учился, тренировался, извините.
— Вот Киплинга по-английски помнишь! — не унималась заведённая Ядя.
— Так английский сдаётся на юрфаке, а белорусский — нет, — парировал Егор.
— Да, он такой. Космополит. Не понимает разницы между русским и белорусом, — вступилась Настя. — Я его принимаю таким и не пытаюсь переделать. Тебя же куда-то приглашал сосед Егора по комнате. Того и перевоспитывай.
— Толку-то, — скривила губы Ядя. — Он ни Короткевича, ни Киплинга не знает. Они оба в Лунинце не модные.