— Он. И что? — подбоченилась Настя, подозревая, что на призового жеребца с минским распределением появилась новая и нежеланная претендентка.
— Он же стукач! Всех в комитет комсомола закладывает. С ним сокурсники жить не хотят, к нему молодняк подселяют. «Голос Америки» ещё не предлагали ему вместе послушать? Какие же вы дуры…
Когда она ушла, в комнате на минуту повисла тишина, нарушаемая только лёгким гудением из утробы телевизора, работавшего с выключенным звуком. Показывали хронику года и самые важные события, например — вручение Брежневым очередной награды болгарскому коммунисту Тодору Живкову.
— Всех не выгонят, — резюмировала Ядвига. — Максимум, ввалят по строгачу по комсомольской линии. Всё равно дадут диплом и отправят по деревням, там работать некому. Зато будем знать, кто постарался вложить. Выше нос, подруги! У меня ещё двести грамм деревенской самогонки сохранилось. На Новый год берегла, но сейчас — самое время. Варя! Запри дверь на ключ.
День выдался сонным. Выезд случился всего один, Вася-Трамвай подтвердил высокую квалификацию профессионала, уболтав пострадавшую не писать заявление о мелкой краже, дабы не грузить уголовный розыск лишней работой. Естественно, клятвенно пообещал порваться от усердия в поисках сумки, исчезнувшей из гардероба столовой Минского часового завода.
Когда возвращались пешком, а столовка на Толбухина находилась в шаговой доступности, Василий торжественно поднял палец и заявил:
— Уголовный розыск — ведущая служба советской милиции. Служба раскрытия и укрытия преступлений.
Второпях покидая место происшествия, потому что бывшая сумковладелица в любой миг могла передумать и закричать вслед «стойте, я всё же напишу заявление», Лёха с напарником не обратили внимания на суету, охватившую первый этаж столовки. Оказалось — зря. Там происходило нечто любопытное.
О том поведал Папаныч, собравшийся домой довольно рано, где-то в половине седьмого вечера. Он заглянул в кабинет к дежурившим операм. По его битой жизнью и перчатками физиономии было очевидно — начальника распирает.
— Слышали, Цыбин раскрыл-таки преступление. За день на Нового года. Учитесь работать.
По ухмылке босса Лёха догадался, что назревает очередная история, о которой в ОБХСС, а то и во всей минской милиции, будут рассказывать несколько поколений оперов. Как только стук зимних ботинок Папаныча стих на коридоре, лейтенант помчался на этаж к борцам с хищениями социалистической собственности.
Картина, увиденная в кабинете Цибина, венчалась в центре композиции дородной дамой торгового вида в меховой безрукавке. Руки злоумышленницы непрестанно двигались, растирая носовым платком и без того ярко-красный нос. В фоновом режиме восседал Дима за столом. Он изображал строгую неподкупность и, как обычно, сожаление. На лице застыла скорбная мина, сообщавшая, как тяжко ему видеть советского гражданина, преступившего закон, перешагнувшего границу, отделяющую зло от добра…
— Дми-итрий Фёдорович, а что со мной бу-у-удет? — проскулила злодейка.
— Тут, к сожалению, я должен сказать правду, — развёл ладони Цыбин. — Думаю, вас расстреляют.
Руками, глазами и мимикой лица Лёха безмолвно прокричал Димке: «Ты — идиот!» Тот лишь бровкой повёл. Мол — не порти мне спектакль.
Когда за страшной преступницей закрылась дверь, Цыбин обхватил физиономию руками, чтобы не заржать.
— Да садись уже… Ой, не могу…
— Что ты ей пришил, мусор гнойный?
— Как полагается, обман покупателей и заказчиков, — отсмеявшись, Дима протянул товарищу по школе МВД листок с собственноручной повинной торговки. — Читай!
— Нарезала огурцы и колбасу… Потом не нарезала… Прошу принять во внимание моё чистосердечное раскаяние в умышленной преступной ненарезке огурца, — Лёха уронил признание на стол. — Вот ни хрена не понял. Растолкуй.
ebooksa