Курток она принесла три. Одна тёмно-синяя аляска, на искусственном меху с натуральной отделкой и удобным капюшоном, села как влитая и просилась: забери меня, если бы не отпугивающая цена на бирке в 195 рублей. Куртка была совершенно новая, в фирменном пакете и с этикетками.
Прикидывая, как бы растрату, эту и последующие, переложить на бюджет КГБ, Егор принялся перебирать джинсы. Также неношеные, приятно пахнущие, идеальные. Здесь они служили предметом роскоши, на пределе возможностей студента, если разгружать вагоны на станции по ночам или отработать в стройотряде. В Москве двухтысячных привычнее было относиться к ним небрежно, покупались сразу потёртые и с дыркой на колене.
В 1982 году носили джинсы не порванные, зауженные вверху и средние внизу, не слимы, зато врезающиеся швом в мошонку, а чтобы застегнуть молнию и пуговицу, надо было втянуть живот. В самом низу кучи Егор обнаружил бананы, чуть уширенные на бёдрах. Надел, затянул прилагающийся ремешок. В тесноте примерочной кабины медленно выполнил маэ гери — удар ногой вперёд. Штаны позволили достать до груди воображаемого противника без риска порваться.
В них бы и пошёл… Но нет, пришлось снова нацепить костюм с галстуком и комсомольским значком. В зеркале отразился привычный внешний образ функционера из райкома ВЛКСМ.
— Зинаида Прокофьевна! — он вышел из примерочной, сжимая обновки и в позорной коричневой дерюжке. — Я выбрал. Можно отложить?
Инга стояла рядом с золотоносной. Она успела снять шубу и переобулась в туфли на высоком тонком каблуке. Короткая джинсовая юбка оказалась частью платья на металлических пуговицах, по две снизу и сверху расстёгнуты. Золотая цепочка на шее и пара колец на руках — достойно и со вкусом, а главное, с чувством меры. Не так как у Прокофьевны, которую на солнце может унести сорока. Точнее — большая стая сорок, вес-то немаленький.
Понимая, что таращится не стоит, Егор всё же задержал взгляд на секунду дольше, чем позволяли приличия. Инга была не то чтобы на разворот журнала Playboy, возможно — чуть широковата в кости, зато вызывающе сексуальна. Естественно, вызвала у Егора самую непосредственную реакцию, невзирая, что всего часов десять прошло после близкой встречи с другой девушкой. И ни малейшего укора совести — он ведь на работе, на задании.
— Теперь я вполне оценила шутку «по какому вопросу плачешь, девочка», товарищ инструктор райкома. Коричневое пальто можно выбросить?
— Ну что вы! Во-первых, мне в нём бежать в сберкассу, с собой денег не брал. Во-вторых, придётся другу вернуть — это же его собачно-выгульное.
По ироничной улыбке двух дам, молодой и зрелой, было очевидно — обе не слишком-то верят байке про собачье пальто, оно весьма соответствовало по цене костюму от «Красной Большевички». А идейно-выдержанный комсомольский значок на лацкане пиджака смотрелся странно в этом островке рыночной экономики, затерянном среди аскетического планового социализма.
Оставив отобранные шмотки, Егор отправился погулять. Триста рублей с мелочью лежало в кармане. Он понятия не имел — может ли снять нужную сумму в любой сберкассе или только где сделан вклад. Поэтому взял деньги, полученные у Образцова и затем у Сазонова. Причём второй выдал ровно столько, сколько было указано в ведомости, Егор постарался скрыть удивление.
Красных десятирублёвок хватало и на куртку, и на джинсы. Но страшно не хотелось спускать их все. А куда денешься?
Накрутив круг, достаточный по времени для снятия наличности, он вернулся в магазин, уже открытый для посетителей. Выходившая парочка громко возмущалась «спекулянтскими» ценами.
Егор намеревался расплатиться, а потом набрать Инге на рабочий — поблагодарить и пригласить встретиться. Вышло немного иначе.
— Зинаида Прокофьевна у себя! — продавщица кивнула в сторону подсобки.
Он направился туда, потом замедлил шаги и остановился в метре от неприкрытой двери, заслышав разговор.
— С огнём шутишь, Ингочка! — вещала голд-мадам материнским тоном. — Узнает Евгений Михайлович, что привела ко мне хахаля своего молодого и одеваешь его по скидке, устроит тебе!
— Я же едва терплю его, Прокофьевна! Дни считаю до первого февраля. Кроме его липких лап — никакой личной жизни. А тут этот паренёк подвернулся. Не из наших, не из торговли — пусть. Не робкий, пробивной. Вырастет по комсомольской или по партийной линии. А если по юридической — тоже прекрасно. За словом в карман не лезет. И на меня запал — сразу видно. Мне двадцать два скоро, мама в этом возрасте уже второго ребёнка родила. От мужа я ушла через месяц, с Бекетовым скоро прощаюсь, надо однажды решиться на серьёзное. Век наш бабий — короткий.
— Ой, рискуешь…
— Так я по-честному. До февраля и увольнения ни-ни. Пусть Егор ухаживает, думает — я не такая…
ebooksa