А баран заливался неумолкаемо своими шайтанскими козлиными перекатами.
— И как не стащили его до сих пор? — сказал Арслан-бей Шамилю.
— Да, как не стащили? — сказал Шамиль мюридам: тем, которые еще держались за шашки.
— Не было приказания от тебя.
— Правда! — проговорил Шамиль, стиснув зубы, и холодный пот выступил на лбу старика. — Струсил я, Арслан-бей, растерялся: сидел, как дурак, пока опомнился от крику народа и выбежал. Шамиль струсил, Арслан-бей — а? Шамиль трус!
— Нечего тут стыдиться, Шамиль, и нельзя называть себя трусом за это, — сказал Арслан-бей. — Такой случай, как не растеряешься? И со мною то же было: одурел я совсем.
— Плохо дело, Арслан-бей.
— Плохо, Шамиль.
А народ подступал:
— Мирись! Мирись!
— И ума не приложишь, как быть с ними, — сказал Шамиль уныло. Но вслед за тем и оживился: находчивость ума воскресла.
— Дурачье, с чего беснуетесь-то? Какой тут страх? Что тут за знаменье? Какое тут диво? Должно быть, вырвался баран, когда хотел зарезать его кто из таких шалопаев, как те вот, которые кричат: «Мирись!» Такому ротозею, ослу, и барана не суметь зарезать как следует; напугал барана и упустил. С перепугу это орет баран так. Вот и все диво. С перепугу, не то что по-козлиному, может заорать и по-коровьему, и по-лошадиному. Понимают это, я думаю, кто здесь умные люди. Не все же кричат.
— Нашел дураков обманывать! Рассказывай! — закричал народ. — Да что ты нас обижаешь-то? Шалопаи мы, по-твоему, ротозеи, ослы? Смотри, Шамиль, не поплатиться бы тебе за это!
И некоторые в народе уж выхватывали шашки. А мюриды, кроме пяти, шести, пожимали плечами и говорили: «Нет, Шамиль, народ не всегда дурак. Иной раз и прав бывает».
— Дети мои… братья мои… — начинал Шамиль опять заговаривать с народом. Народ не давал ему выговорить слова:
— Ты обидел нас! Еще и трусами назвал! и сволочью! Поплатишься! Мирись! Мирись!
— Не слушают; шутя и бросятся изрубить, — сказал Арслан-бей. — Уйдем, выпросим время подумать. — Закричал народу:
— Друзья, дайте Шамилю время подумать!
Сначала не хотели слушать. Он уговаривал, упрашивал.
— Отвечаешь ли за то, что отсрочка не будет в обман? — стали соглашаться.