Снежить

Выбравшись из сугроба и легонько оттолкнув наскакивающего на него Эрхана, Веселов замотал головой, потер онемевшее от холода лицо, сказал:

– Ему эта штука больше не понадобится, а мне на память.

– Эта штука… – Эрхан застонал, попятился теперь уже от него, словно бы он только что заразился бубонной чумой или еще какой холерой и представлял для окружающих смертельную опасность. – Что ты наделал, парень? – Во взгляде его была жалость. Так смотрят на обреченного на смерть, когда точно знают, что дни его сочтены и помочь ему ничем нельзя.

– Медведя можешь забрать себе, – разрешил Веселов. – А ошейник останется у меня, повешу над кроватью, когда вернусь в Москву, буду вспоминать…

Ему не дали договорить. Четко, почти по слогам Эрхан произнес:

– Ты не вернешься в Москву, мальчик. Не стоило трогать тынзян. Только не этот.

Тынзян? Веселов нахмурился, припоминая. Перед экспедицией он готовился, просматривал видео, изучал материалы, касающиеся Севера. Тынзян там тоже упоминался. Сплетенное из шкур оленя лассо, длинная веревка, которую умельцы могли метнуть аж на двадцать пять метров. Вот что такое тынзян. Про то, чтобы кто-то охотился таким образом на белых медведей, ни в видео, ни в статьях не рассказывалось, и тем более непонятен страх в глазах Эрхана. Самый настоящий священный ужас.

– Что не так с этим тынзяном? – спросил Веселов, перебрасывая аркан с ладони на ладонь. Очень ловко перебрасывая, как настоящий северный охотник.

Эрхан не ответил, лишь покачал головой, а в душу Веселова начало закрадываться беспокойство. Оно, конечно, всякие там суеверия и забобоны есть у любого народа. Это как разбить зеркало или бояться черной кошки. Стал бы Эрхан сторониться черной кошки, явись та вдруг перед ним посреди тундры? Не стал бы, потому что черная кошка для него – явление нетипичное и никакого сакрального смысла не несущее. Точно таким же явлением для Веселова был тынзян. Нет, все-таки он бы покривил душой, если бы сказал, что его совсем не интересует этот… аркан. Еще как интересует! Никогда раньше у него не было своей собственной особенной вещи. А тынзян особенный, для того, чтобы это понять, не нужны нравоучения Эрхана.

– И что не так с этим тынзяном? – Он ласково погладил костяную фигурку – туловище человеческое, голова лисья.

– Это шаманский тынзян. – Эрхан, кажется, даже боялся смотреть на аркан. – И тынзян шаманский, и зверь был его. Связь духов. Понимаешь?

Веселов не понимал, но история про шаманов и духов была занимательная. Тем ценнее для него теперь этот охотничий трофей.

– А ты эту связь оборвал. Спустил духа с поводка.

Получалось эпично. Эх, жаль, он не взял с собой камеру. Записать бы эту северную сказку для тех, кто остался на Большой земле.

– Ну ничего! – Веселов беспечно махнул рукой. – Шаман найдет себе нового зверя.

– На это потребуется время. Много времени. Сильному шаману нужен такой же сильный дух. А это, – Эрхан мотнул головой в сторону тынзяна, – сделал очень сильный шаман.

– То есть брать чужое нехорошо. А если это чужое принадлежит шаману, то совсем плохо?

– Плохо, что дух зверя оказался на свободе. Плохо, что он неукрощенный. Плохо, что он теперь знает твой запах, глупый мальчишка! – Эрхан перешел на крик, но Веселов его не слышал, Веселов не сводил взгляда с медведя. В затянутом белесой пеленой мертвом глазу вспыхнул белый огонь, когтистая лапа дрогнула, а оскал из страдальческого сделался хищным. Веселов отступил на шаг, моргнул, прогоняя морок.

А ведь и в самом деле морок! И глаз обычный, и зубы так себе, и лапа не дергается. И тынзян он никому не отдаст, даже если за ним придет сам шаман.

– Глупый… – Эрхан всматривался в его лицо. – Безумный, беспечный ребенок. Ты думаешь, это на его шею тынзян накинули? Нет! – Эрхан покачал головой. – Это на твою шею его накинули! Тебя, идиота, им удушат!