Авиагоризонт в норме, указатель скорости на отметке 380 км/ч, и вот-вот должен быть дальний привод, и раздастся звук в наушниках шлемофона.
— Удаление 5, — информирует «посадка».
И не вижу полосы. Слежу за приборами. Главное верить приборам! И вот он длинный и протяжный звук, означающий проход над дальним приводом, а полосы всё нет.
Стрелка АРК крутанулась и снова встала по направлению полёта самолёта. Компас автоматически переключился на ближний приводной радиомаяк.
— Удаление 4, на курсе, глиссаде.
— 880й, к посадке готов.
— Полосу видишь? — вышел в эфир руководитель.
Вот сейчас не до его вопросов! Напряжение такое, что пот с рук пропитывает шевретовые перчатки насквозь.
Вертикальная 4 м/с, высота уже 170 метров, а скорость 330 км/ч. Да где же этот прожектор?!
— 3, на курсе, глиссаде. Полосу видишь? — запрашивает у меня руководитель.
— Пока нет...
— Обороты и проход! — прозвучал в эфире громкий голос Реброва.
Видимо, вырвал Вольфрамович микрофон кого-то из группы руководства. Рука уже готова перевести двигатель на режим «Максимал», а самолёт в набор высоты.
— Ви... жу..., — медленно произнёс я, заметив пятно от прожектора.
И через секунду показался торец полосы. Вот она, родимая и вся мокрая от дождя. Давно так не было мне тепло на душе. Но ещё не всё.
Подхожу к полосе, и спокойно приземляю его, буквально на водную гладь. Дождь шёл очень плотный.
— Тормозной по скорости... Есть тормозной! — подсказал мне помощник руководителя полётами со стартового командного пункта.
А вот с торможением не так всё просто. Не сразу появляется сцепление, но потихоньку самолёт, всё же, затормозил.
— Фух! Это лучшая работа в мире, — громко произнёс я, и случайно заметил, что зажал пальцем кнопку СПУ.
Тут же отпустил, и в уши как посыпались различные команды. Помощник руководителя нервно пытался у меня уточнить, готов ли я сам зарулить.