Ворон Доктора Ф

22
18
20
22
24
26
28
30

Розалинда заставляла себя вернуться, но все меньше воспринимала реальность происходящего, лишь для вида, себе для вида, играя волнение, переживания… Мысли, подобно бездонному бесконечному и бессмысленному океану расплескивались везде великолепно неосознанно и четко.

“И все-таки зря я живу… Зря… Ничего не осталось в этой жизни для меня. Меня не предали, мне просто всегда рубили крылья… А потом отняли все книги”, - равнодушно и бесстрастно рассматривала наконец замеченных шпионов за окном Розалинда, спросив у Цетона:

- А где же попутчики?

- Госпожа, это ведь купе на двоих. Я предлагал взять билеты на каждого по купе, однако вы отказались, сославшись на непродолжительность поездки.

- Ну и отлично, пусть поезд разгонится, они должны поверить в достоверность отправления. Ты же не потеряешь их из виду?

- Сделаю все, что в моих силах, - ответил Цетон, но при этом странно улыбнулся.

- Мне кажется, твоих сил больше, чем ты показываешь.

- Возможно. Впрочем, уже пора, вы готовы, моя госпожа?

- Мне все равно…- Встала с места Розалинда, не умевшая ныне скрывать улыбку чудовища Катарины.

- Еще рано. Подождем еще минуту-другую. Они провожают нас взглядами. Наглецы… Значит, Катарина? Ваше третье “я”. Интересно, сколько раз вы от себя убегаете. Осмелюсь спросить, раз уж обратной дороги нет, отчего вы не хотели быть собой, госпожа? - задумчиво поглядывая на безвольно висящие руки Розалинды, поинтересовался не менее отвлеченно Цетон, угадав мистическим образом новое имя девушки, вернее, некого неописуемого в ней, а она ответила:

- Меня нет, кем мне быть? Ничем?

Он не понимал? Так казалось, хотя, напротив, Ворон престранно полуулыбался, словно лелея что-то под покровом страшной тайны, тайной являлась сама госпожа, но ее уже не тяготили вопросы.

- Я вас понимаю, очень даже понимаю, хоть мы и остаемся идейными оппонентами, - интригующе, но растопляющее доверительно говорил он, ссутулившись напротив, пытливо выдвинул голову вперед на перепутье скрещенных пальцев в оформлении пик острых колен, придававших сходство с хищной птицей, Розалинда, все ожидая сигнала, продолжала:

- Она… Она всегда давила на меня…

Голос ее неуверенно сорвался, но Ворон глядел пристально и бесстрастно, не обещая распространяться о страшных тайнах чужих потемок души. Да и что от него скрывать, если он узнал имя нежданной новой, Катарины? Розалинда, на миг напомнив Лилию, продолжила с усилием:

- Моя мать. Она опекала меня, но в равной степени попрекала это опекой, проявляя свою жертвенную любовь, твердила о полной самоотдаче, говорила, что я неблагодарная… Ненавидела мои стихи, я же знала, что ненавидела, критикуя их “банальщиной”. Но я-то помню, что это не мне, а ей в самом цвете молодости не удалось издать свои. Она разочаровалась… Поэтому и мне рубила крылья… Но я оставалась спокойна, пока могла, потом перестала писать. Я хотела казаться послушной, но ей казалось, что я “выношу мозг”, цепляюсь к каждой мелочи. Она сама к себе цеплялась, сама винила себя за все, что бы ни случилось, а представляла, будто это я. В конце концов, я замолчала, я стала спокойной. Вообще-то я редко плакала… Я спокойна, вот и все… Но…

- Спокойствие, внешняя невозмутимость и устойчивость обусловлены только постоянной внутренней болью, сравнимо более тяжкой, чем любая внешняя, - констатировал Цетон.

- Да… Кажется, так и было… Жертва - ложь себе, я не просила жертв… Никто не просил! Но принимали, потому что она не позволяла отвергнуть…- Розалинда вздохнула и замолчала.

- Все, вот теперь в самый раз! Они больше нас не видят! Приготовьтесь к невероятному прыжку, госпожа, и доверьтесь мне. Пусть это доставит вам только удовольствие! - как примерный слуга, выпрямился Цетон, без труда вынув обширное окно из рамы, непринужденно подхватил госпожу на руки и головой вперед выскочил наружу.

- С какой скоростью мы бежим? - приятно ощущая, как ветер развевает рыжую гриву, поинтересовалась Розалинда, полностью доверяя слуге, рассматривая стремительно удаляющийся поезд.