Ворон Доктора Ф

- Розалинда, можно я теперь тебя буду звать Розалиндой? Лилия как будто исчезла, я тебя не узнаю, радость моя… Розалинда, кто это? - наконец рассеяно спросила мать.

- Сударыня, к вашим услугам, слуга вашей дочери и ваш верный союзник, Цетон, - заставляя себя сдерживать напряженно злобу, представился Ворон.

Мать, сидя нелепо на коленях и разинув от удивления рот, обескуражено кивнула, видимо, находясь под какими-то успокоительными, которые, ненавистные, так помогали Розалинде, доведя ее до роковой встречи с Вороном. И сама Розалинда чувствовала повсюду этот едкий ненавистный запах медицины, копания в человеческом мозге, хотя уже давно доказали, что мозг - коммутатор, мысли рождаются где-то вне его подчинения, человеческие идеалы, культура - ничто в нем не закладывалось на инстинктивном уровне, а они, психиатры все пытались найти то, чего нет. И вообще вся теория Дарвина виделась грандиозным общемировым обманом, своего рода заговором с сокрытием очевидных несоответствий и грубых погрешностей… Да и книги все, что Фрейд, что Фромм “начинались за здравие, кончались за упокой”, сперва каждый считал своим долгом подвергнуть критике существующие теории, затем шло выстраивание главного вопроса, главного, по мнению исследователя. И каждый раз казалось Розалинде, тогда еще Лилии, что вот-вот и это та самая книга, которая приблизит к Ответу, но, судя по всему, его никто не знал, даже самые ученые мужи, и те не могли дать ответственного объяснения своим же вопросам, как будто суть их трудов только и заключалась в постановки новых и новых вопросов…

Розалинда вышла из ступора, когда Цетон бережно поднял мать, взяв, как подобает джентльмену, даму за руку, улыбнулся Алине, которая теперь прижималась, как приклеенная, к матери. Вскоре он без труда добился встречи с главврачом, и с ним повторилась такая же история, как в Питере, когда Цетон успел подделать уже и эти документы, Розалинда и не пыталась помыслить. Тем не менее, хотя все казалось улаженным, Цетон, казалось, куда-то торопился, мать и Алина пугливо цеплялись за него с разных сторон, пока он вел их до машины, Розалинда гордо и независимо с тайной озлобленностью вышагивала впереди, ожидая вскоре пока персонально ей не отрыли дверь. В салоне пришлось потесниться, в багажнике от того намного больше вещей не стало, сопоставив эти факты, Розалинда сочла необходимым сообщить:

- Мам, знаешь… Сегодня пришли приставы и опечатали твою квартиру, сказав, что не выплачен кредит, два миллиона долг… Что это было? Ты как? Можешь рассказать, что произошло за текущее время?

- Что это у тебя в руках?… - вместо ответа оказался прикованным взгляд матери к плюшевому мишке, которого Розалинда не выпускала из рук, с тех пор как они оказались за дверью без права вернуться. В какой-то мере она прикрывала игрушкой револьвер, тяжелым камнем оттягивавший внутренний карман, в какой-то мере ее не отпускали полусентиментальные, полутрагические воспоминания о прошедшем… Что ж, Алина так Алина теперь вместо нее, мать всегда была слабой и впечатлительной, кажется, только благодаря некому подлецу Григорию она смогла построить свой бизнес, просуществовавший сравнительно недолго. Не услышав ответа от Розалинды, женщина, задумчивой утомленностью уходя вглубь сиденья, отозвалась, ссутулившись:

- Только сегодня? Надо же… Я считала, что уже давно… Но все это мелочи, главное, что Алина теперь с нами, она же останется с нами?

- Да, мама, все в порядке, - отозвалась глухо Розалинда.

- И ты теперь тоже с нами! Но все-таки, что же в тебе изменилось? Неужели это ты? - по-прежнему рассматривала как восставшего мертвеца мать дочь. Кажется, в сознании ее оставалась теперь только Алина, только ее она считала возможным сохранить. Лилии стало горько, отчаяние скользкими щупальцами охватывало ее сердце, словно соединяющееся с волей Ворона. Между тем Цетон выжимал последние силы из машины на гололеде, как будто не замечая обилия машин вокруг, гнал куда-то сквозь ночь, становившуюся планомерно пустынной.

- Куда мы? - обеспокоенно спросила Розалинда, мать, кажется, вместе с Алиной задремывала, не веря, что освободилась, остальное ей уже казалось неважным, от чего-то она, подобно Алине, верила Цетону, как будто он не представлял никакой опасности, впрочем, для нее действительно никакой.

- К Григорию, - отрывисто ответил Цетон: - Пора выбросить шашек из игры в шахматы. Эта шашка возомнила, что прошла в дамки, ничтожество.

- Григорию? Что вы о нем знаете? Нельзя! Это страшный человек! - исказилось ужасом лицо оживившейся матери, но она тут же смиренно умолкла, когда Цетон ответил, поворачиваясь из-за места водителя, словно прекрасно следя за дорогой затылком:

- Сударыня, не посмею вас разочаровать, но я еще страшнее. Если вы хотите восстановить справедливость, доверьтесь мне, хотя я не утверждаю, что все пройдет безопасно.

- Что пройдет? - задрожала всем телом мать, Алина, вторя ее страху и уже более чем устав за день, расплакалась, на заднем сидении к ее утешению подключилась и Розалинда, но одними губами, зная, что слуга слышит даже беззвучный шепот, приказала:

- Убей его, Цетон! Убей их всех!

- Придет время, я все объясню, пока постарайтесь ничего не увидеть и не услышать, оставаясь в зоне моей защиты, - угрожающе проговорил Цетон.

Подъехали к какому-то роскошному жилому комплексу стеклянных небоскребов, что-то вроде Кутузовской Ривьеры, хотя Розалинда и в исторических-то монолитах плохо разбиралась, не то что в современных. Потребовали пропуск, Цетон тут же предъявил на всех пропуски, как шулер, вытаскивая каждый раз нужную карту из рукава. Да и без того Розалинда уже знала, что он постоянно врет, притворяясь живым, на самом деле находясь где-то на одной с ней параллели, где-то в пепле среди терний. И нежность, сопряженная с лютой ненавистью, породила эта мысль в ее сердце по отношению к Ворону, который, осторожно поглядывал по сторонам, проверяя одним верным взглядом местность, но никого, кажется, Григорий не ждал таких полночных гостей. Холод пронизывал пространство, Цетон уверенно потребовал дам войти в лифт, нажал на необходимый этаж, очевидно, данным-давно зная адрес. В холодных чертах его лица присутствовала сосредоточенная уверенная мстительность, как будто кто-то посмел обойти его на несколько ходов, и теперь пришло время отыграться.

- Стойте здесь, за дверью, - почти приказал Цетон: - О чрезвычайных обстоятельствах ты, Розалинда, сможешь сообщить, я всегда тебя услышу.

С этими словами он нажал на кнопку звонка, и, не ответив, на вопрос, кто явился в столь позднее время, вломился в дом, выбив одним ударом ноги железную дверь, сделав широкий шаг.

Происходящее далее Розалинда не видела, хотя, в общем-то хотела видеть, ощущая неимоверное наслаждение от вида боли врагов, как месть за ее собственную. Мать пугливо прятала лицо Алины у себя на животе, говоря в ступоре: