Глушь

— Пивчик вышел!

Вильфруд уже не обращает внимания на кожу, растираемую веревками. Он хрипит сквозь кляп:

— Освободи меня! Освободи!

Джуниор поворачивается к нему.

— Чего, Вильфруд? Не совсем понимаю, знаешь, кляп мешает. Ой! Ты хочешь, чтобы я развязал тебя? — Очередной свинячий смешок. — Да ладно! С чего бы я стал это делать?

Джуниор прислоняется к дереву, небрежно скрестив руки на груди.

— Ты не знаешь этого, Вильфруд, но в некотором смысле ты и твоя жуткая старая шлюха играете свою роль в большом деле, которое изменит жизни местных к лучшему. — Он чешет живот. — Ну, почти всех местных. Для тебя и твоей маленькой миссис местов не предусмотрено! — Джуниор поднимает взгляд на луну. — Ой, как поздно! Пора заканчивать вечериночку!

Этель дрожит в грязи и пытается сплюнуть мочу через кляп. Джуниор направляется к дереву, вытаскивает из-за него огромный топор, подходит к Этель, расставляет ноги пошире и поднимает топор над головой.

— Нет! — пытается крикнуть Вильфруд.

Вжих!

Лезвие опускается на живот Этель.

Вжих! Вжих!

Удары кромсают тело женщины, перерубая ее поперек живота, чуть выше пупка.

Ноги часто дрожат, голые пятки стучат по влажной земле, а туловище бьется в судорогах.

Вильфруд задыхается. Его мышцы горят, он пытается порвать веревки, но ничего не выходит. Вопли застревают в горле, а глаза, и без того налитые кровью, готовы лопнуть от напряжения. Остатки разума покидают его.

Джуниор посмеивается, в его глазах плещется давнишнее безумие. Он отбрасывает топор.

— Ну, как тебе?

Ноги Этель замирают. Но она все еще жива — переворачивается и ползет в сторону Джуниора.

— Живучая сучка. Что есть, то есть, — замечает он. Затем хватает ее за шнурок от подвески, кряхтит, поднимает и цепляет за сломанную ветку. Потом отходит, чтобы посмотреть, как Этель медленно задыхается, повиснув на дереве, пока ее внутренности вываливаются из рваной раны.

— Боже, ух, ну и веселуха.