Дверца клацнула, поддаваясь. Ага… Тощая стопочка пятирублевок… И пакет!
— Вам письмо… — пробормотал я, надрывая плотную коричневую бумагу. Имею право, на конверте размашисто выведено: «Игнату Вагину».
На стол выпало письмо и фотки. Одна, которая побольше, изображала коллектив редакции газеты «Знамя труда». Толстячок с лысой круглой головой подписан сухо и кратко: «Главред Иван Трофимыч Коняхин. Отходчивый». Худенькая девушка с кукольным личиком и нелепым шиньоном: «Зиночка Ергина, ответсек. Глупая, но добрая». Ага… И водитель давешний, вот он — «Алик Стружков. Левачит, но надежен». Ну, пусть себе левачит. Главное, что надежный… А, кстати!
Я вернулся в прихожую, и порылся в планшете. Пухлый блокнот сам раскрылся на нужной странице.
Я взял со стола треугольный флакон одеколона «Бахчисарайский фонтан». Вон оно, чем воняло…
Меня потихоньку накрывала тоска по Маринке, и я не сопротивлялся. Хоть повздыхаю, коли не получается обнять…
Зря я не верил, что влюбиться — это не для меня. Ага… Природа не спрашивала, и не выкликала желающих. Вколола в миокард ту самую стрелу, насадила, как мотылька, и трепыхай крылышками, смертный…
А я счастлив! Даже сейчас, разлученный со своей половинкой непроходимым полувеком времени.
Не верю просто, что здесь и сейчас я навсегда! Так не должно быть, ибо слишком жестоко.
Раздумывая о тайнах «попаданства», я незаметно вышел к кухне — голодная утроба привела. В урчащем холодильнике обнаружилась холодная картошка в мундирчиках, и жирная селедина, порезанная на куски, усыпанная колечками лука и сбрызнутая «постным» маслом.
— Ух, ты… — порадовалось мое нутро. А хлеб?
Полбулки обнаружилось в белой эмалированной хлебнице. Что-то типа «Подольского». Вроде, и не свежий, а пахнет то как!
С удовольствием пообедав — амурные страдания вовсе не лишили меня аппетита — я заварил себе чаю. «Грузинского», II сорта. С подозрением заглянул в фольгированную пачку — опилок нет. Может, не разбаловались еще кавказские чаеводы, не гонят сверх плана три верхних листочка вместе с тремя сучьями?
Да нет, нормально… И пахнет. Электрочайника, правда, я не нашел, но кипятильник, сунутый в трехлитровую банку, подсказал принятый здесь метод. Сойдет. Даже пачка печенья нашлась — настоящего, без этой чертовой «пальмы».
Хрумкая печенюшки, я задумался. В лидеры никогда не рвался, но так уж вышло, что в нашей паре с Марленом роль ведущего выпала мне. И, получается, что всякий раз, когда происходит эта загадочная темпоральная рокировка… Сто-оп…
Невнятное наблюдение задело краем мысль, отложив любопытную особенность — всегда перед тем, как ухнуть в прошлое, меня одолевала сильная эмоциональная встряска.
Ярость — тогда, в потасовке. Отчаяннейшая, свербящая досада при встрече с Мариной. Страсть, когда вместо нее занимался любовью с Аленой. Наконец, сегодняшние боль и злость.
Хм… Корреляция как бы намекает на общую причину «забросов во времени»… Хотя тут наклевывается куда более захватывающий вывод — я же могу, в принципе, управлять этими самыми забросами! Не подчиняться тупо некоей силе, возможно, что разумной, не ожидать смиренно, когда меня забросит, а сдерживать эмоции или, наоборот, «подрывать» в себе чувства.