Бро

Старательно помахав девушкам, я зашагал к дороге. Марлен догнал меня, пристраиваясь рядом.

— На разведку?

— Как получится, — хмыкнул я. — Может, там пусто. Или «рабочая милиция» всех уже «сократила»…

— Посмотрим…

Идти пришлось долго, но карабкаться по склону, тискаясь среди деревьев, не хотелось. Во-первых, устанем. Во-вторых, наделаем шуму. Люди мы с Марленом не лесные, ходить без шума и пыли не приучены…

— Вроде, звякнуло что-то… — замер бро. — Вот, опять!

Я прислушался. Так могла удариться пустая кастрюля или бак… Нет-нет, молочный бидон! Сейчас такие в ходу — если полный, только вдвоем и поднимешь.

К лагерю мы не вышли, а напоролись на него. Подъездная дорога, присыпанная щебенкой, втоптанной в суглинок, как-то уж слишком круто заворачивала. И я с бро полез в заросли.

Шагов десять одолел, поглядывая под ноги, чтобы на сухую ветку не наступить — и резко остановился. Прямо передо мной натягивалась колючая проволока.

Слева торчал врытый столб, к которому «колючка» крепилась ржавыми гвоздями, а справа здешние деятели приспособили засохшее дерево с обрубленной верхушкой. Причем, за шипастой изгородью заросли не были вырублены, прорежены только.

Я разглядел два или три щитовых барака и добротное здание комендатуры с высоким крыльцом. На ступеньках сидел скучный человек в грязном колпаке и драил песком мятую алюминиевую кастрюлю. На лице его в такт вздрагивали щетинистые брыли. Неподалеку от повара согнулся «поваренок» — мужичок в мешковатых синих штанах и в куртке того же цвета, явно не по размеру, мыл очищенные клубни картошки и швырял их в эмалированное ведро.

Еще двое таких же «синих» пилили дрова поодаль, а третий неловко колол чурки. К нему подошел крепкий молодчик в военной форме без шевронов, погон и прочих петлиц. Постоял, посмотрел — и лениво пнул сапогом.

Роняя колун, дровосек упал, а добрый молодец добавил ему по ребрам. Видать, наставлял.

Теряясь за верхушками деревьев, торчала наблюдательная вышка — кто-то там бдел, выдавая пронзительные трели на губной гармошке.

Не знаю, наверное, мы с Марленом еще долго бы высматривали лагерное бытие, прикидывая варианты — чтобы и управиться, и в живых задержаться. Однако, как это часто бывает, случай определил наши планы сам, без долгих разговоров и гаданий.

Из дальнего от нас барака донеслись вдруг истошные вопли. Я замер, вглядываясь. В барак вели не двери, а ворота, как в конюшне. Одна створка настежь.

Двое в синем, сникшие, ссутулившиеся, вышли с носилками. Их занимал еще один зэк. Но кричал не он.

Из ворот показался охранник. Колыша изрядным брюхом, он отмахивался от «синего», наседавшего с криками, грозившего костлявыми кулачками. Двое товарищей по несчастью удерживали крикуна, но тот разошелся, весь страх потеряв.

Вышел еще один страж, поправляя автомат, висевший на плече. Был он высок и худ. Толстый отдал ему неслышную команду, худой кивнул, и с разворота ударил ногой в живот орущему узнику. Тот аж сложился вдвое, и рухнул, корчась. А брюхастый спокойно вытащил пистолет и выстрелил в зэка, слабо ворочавшегося на носилках. Тот дернулся — и худая рука свесилась, качнувшись останавливающимся маятником.

— Толстый на мне, — выцедил я. — Сними того, на вышке!