— Есть одна тайна… — мое настроение стало падать. — Я боюсь ее раскрывать тебе…
— Тик, я же все-все свои секретики открыла! — заворковала Марина. — Чего ты боишься?
Я огладил девушку от попы до плеч, ощущая не вожделение, а подступающую печаль.
«Она бросит меня, когда узнает, — всплыли в сознании горестные мысли. — Но и молчать… Умалчивать… Не хочу».
— Помнишь ту разборку? — мой голос охрип от волнения, и самому казался чужим. — Тогда дрался не я…
Помаленьку, со скрипом, будто раскручивая заржавевший механизм, я излагал события последних недель.
Мне становилось легче с каждым словом — откровенность будто снимала некую вину. Не торопясь, обдумывая, я сознавался в своих приключениях, в путешествиях во времени, прекрасно сознавая, что Марина, со своим научным складом ума, ни за что не поверит моим россказням. Но иначе — никак.
Выговорившись, я смолк, чувствуя опустошенность. Девушка осторожно привстала, с кратким полустоном размыкая пленительное сопряжение, и… Нет, не прилегла рядом, а замерла в неловкой позе, напряженная и растерянная.
— Игнат…
«О, уже Игнат… — мелькнуло в голове. — Даже не Тик…»
— Ты мне не веришь, — выдохнул обреченно. — Вот этого я и боялся…
— Игнат! — взмолилась Марина. — Пойми, я…
А меня всего обдало таким отчаянием, что даже слезы выступили. Упруго сев среди смятых и скрученных простыней, я глухо выдавил:
— Да понимаю я всё, Мариночка. Ну, не могу я так! Молчу, будто обманываю, притворяюсь будто! Думаешь, про «попаданцев» начитался, болезный?
— Нет, я…
— Да ладно… Обиды нет, Марин, правда. — моя речь впадала в сумбур. — Просто… Тошно мне, ох, и тошно… И кляну себя: зачем рассказал? И… Безнадега полнейшая! Я же вижу, как тебе трудно — ты же хочешь поверить, мучаешься, а никак!
Вокруг, как всегда, неожиданно проступил знакомый багрец, и мой голос задребезжал:
— Ну вот, опять… Как же мне это всё надоело…