Она опустила голову и стала смотреть себе на руки, и он понял, что она старается не разрыдаться, потому что ему это не понравится. На мгновение это разозлило его больше, чем все остальное, и он чуть не в полный голос заорал: Я тебе не отец родной и не муженек! Я не собираюсь о тебе заботиться! Господи Боже мой, ты ведь на тридцать лет меня старше! Потом он почувствовал знакомую волну презрения к себе и удивился этому.
"Прости меня", — сказал он. "Я бесчувственный ублюдок".
"Нет, это не так", — сказала она и шмыгнула носом. "Просто… все это как-то одновременно свалилось на меня. Это… этот человек вчера в парке… я подумала: ведь никто уже не поймает тех людей, которые так поступили с ним, и не посадят их в тюрьму. А они просто будут ходить по свету и делать это снова и снова. Как звери в джунглях. Ты понимаешь, Ларри?"
"Да", — ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное с совсем небольшой толикой презрения. Такова была ситуация, а иначе и быть не могло. Они ведь были посреди всего этого и видели все своими глазами. Умерла его мать, и он присутствовал при этом. Что она, хочет сказать, что у нее более чувствительная натура, чем у него? Все это притворство. Сплошное притворство
"Попытайся не сердиться на меня", — сказала она. "Я исправлюсь".
Надеюсь на это. Очень надеюсь.
"Все в порядке", — сказал он и помог ей подняться на ноги. "Пошли, прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова к этому?"
"Да", — сказала она, но выражение на лице у нее было такое же, как в тот момент, когда он предложил ей яичницу.
"Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше".
"Ты думаешь?"
"Конечно", — сказал Ларри искренне.
Спортивный магазин был заперт, но Ларри нашел железный прут и разбил витрину. Завывание сирены бессмысленно огласило улицу. Он выбрал большой рюкзак для себя и несколько меньший — для Риты. Она упаковала туда по две смены одежды на каждого — больше он не позволил. Нет смысла, — объяснил Ларри, — особенно нагружаться. Все можно найти и на другом берегу реки. Она покорно согласилась, и ее равнодушие вновь разозлило его.
После недолгих внутренних колебаний он также взял с собой двустволку тридцатого калибра. Пушка была очень красивой, а на ярлыке, который он сорвал с предохранителя и равнодушно бросил на пол, была проставлена цена в четыреста пятьдесят долларов.
"Ты уверен, что нам это нужно?" — спросила она опасливо. Ее револьвер по-прежнему лежал у нее в сумочке.
"Не помешает", — сказал он и ничего не добавил к этому, хотя и подумал про себя о жалкой смерти человека из парка.
"Ах", — сказала она тихо, и по ее глазам он угадал, что она подумала о том же.
"Рюкзак не слишком тяжел?"
"Нет, нет. Действительно".
"Да, но у них есть обыкновение становиться тяжелее, когда ты идешь. Когда устанешь, скажи мне, и я понесу".
"Со мной все будет в порядке", — сказала она и улыбнулась. Когда они вновь вышли на улицу, она огляделась по сторонам и сказала: "Мы покидаем Нью-Йорк".