Полный газ

Я верил, что эти ступени приведут меня в ад – туда и хотел попасть.

Поначалу ступени были самыми обычными с виду, из старого белого камня. Но чем дальше, тем становились темнее и покрывались какой-то слизью. Тут и там с этой лестницей пересекались другие, ведущие к разным местам на горе. Не знаю, как такое возможно. Мне казалось, я исходил все лестницы в наших горах, кроме одной лишь этой, – но никогда доселе не видел таких перекрестков.

Вокруг меня чернел лес, недавно уничтоженный пожаром: я шел сквозь ряды обезображенных, изъеденных огнем сосен, и весь склон был обуглен и черен. Вот только на этой стороне горы, сколько себя помню, никаких пожаров не бывало. Дул ветер; он был теплым, и мне становилось жарко.

Лестница сделала крутой поворот, и я увидел внизу мальчика, сидящего на плоском камне.

Перед собой на одеяле он разложил собрание разных диковинок. Была там жестяная птица в клетке, и корзинка белых яблок, и старая потертая зажигалка. Был еще кувшин и огонек в кувшине. Огонек то разрастался и освещал все вокруг так ярко, словно занимался восход, то уменьшался, почти гас, превращался в крохотную сверкающую точку во тьме.

Увидев меня, мальчик улыбнулся. У него были золотые волосы и улыбка такой красоты, какой я никогда не видел у ребенка. Я испугался его – испугался еще прежде, чем он позвал меня по имени. Притворился, что не слышу его и не вижу, что нет здесь никакого мальчика, – и поскорее прошел мимо, а он засмеялся мне вслед.

Чем дальше я шел, тем круче становились ступени. Снизу, казалось, пробивается какой-то свет – мутно, словно из-за деревьев, но видно было, что светится что-то очень большое, возможно, огромный город, не меньше Рима, как чаша, полная огня. Ветер доносил до меня запах съестного. По крайней мере, тогда мне подумалось, что это съестное, – аппетитный запах мяса, медленно поджариваемого на огне.

Впереди послышались голоса. Один голос, быть может, обращаясь к самому себе, устало вел какой-то бесконечный, безрадостный рассказ. Другой смеялся недобрым, злорадным смехом. Третий задавал вопросы:

– Скажи, есть ли плод слаще плода, которым заткнули рот деве, лишаемой невинности, чтобы заглушить ее крики? Скажи, если Христос – пастырь, а люди – овцы стада его, когда этих овец зарежут, разделают и зажарят и кому подадут на стол их нежное мясо?

На следующем повороте лестницы мне пришлось остановиться. Долго не мог я двинуться ни назад, ни вперед – только стоял и смотрел. Лес крестов высился передо мной, бесконечные ряды крестов – и к каждому прибит человек. Что вывело меня из оцепенения, что заставило повернуться и бежать? Коты. Стаи бродячих котов бродили меж крестами. У одного из распятых из раны в боку капала кровь, лужицей собиралась на ступенях, и котята лакали ее, как молоко. Усталым старческим голосом распятый обращался к ним: не спешите, говорил он, будьте покойны, все мои детки свое получат!

Лица его я не видел. И не стал подходить ближе, чтобы его разглядеть.

На подгибающихся ногах я возвращался назад – туда, где ждал мальчик со своими диковинками.

– Присядь, Квирин Кальвино, – обратился он ко мне, – присядь, дай отдых усталым ногам!

И я сел напротив – не потому, что хотел сидеть с ним, а потому, что больше меня не держали ноги.

Поначалу мы оба молчали. Он улыбался, глядя на меня из-за своего одеяла с товаром; я с притворным интересом рассматривал каменную стену у него над головой. Свет в кувшине разгорался все ярче, отбрасывал на соседние скалы гигантские бесформенные тени, – а потом вдруг погас, и оба мы остались во тьме. Мальчик предложил мне глотнуть воды из бурдюка; но я знал, что у этого дитяти ничего брать не стоит. Точнее, думал, что знаю. Свет в кувшине начал разгораться заново: островок безупречной белизны посреди мрака, он раздувался, как воздушный шар. Я посмотрел на него, но ощутил острую боль в голове за глазами и отвел взгляд.

– Что это такое? – спросил я. – Он жжет мне глаза.

– Крохотный кусочек солнца. О, сколько чудес можно совершить этой искоркой! Например, растопить печь – огромную печь, которая согреет целый город и зажжет тысячу Эдисоновых ламп. Взгляни, как ярко горит эта искра! С ней нужно быть осторожным. Стоит разбить кувшин – и искра вылетит наружу, и тот город, что ты хотел согреть, в мгновение ока исчезнет во вспышке пламени. Хочешь взять ее себе?

– Нет, – ответил я. – Не хочу.

– И верно, этот дар не для тебя. Что ж, отдам его кому-нибудь еще, кто появится на этой тропе. А ты чего хочешь? Говори; что хочешь, то и получишь.

– Ты Люцифер? – спросил я охрипшим голосом.