Полный газ

Я родился в Сулле-Скале, в семье простого каменщика.

Деревня, где я был рожден, гнездилась высоко в горах над Позитано, и холодными веснами облака проплывали вдоль улиц, словно процессии призраков. От мира внизу Сулле-Скале отделяли восемьсот двадцать ступеней. Я знаю точно. Сколько раз я спускался и поднимался по этим ступеням вместе с отцом – с неба, где жили мы, на землю, и обратно! И после его смерти не раз проходил этот путь в одиночку.

Вверх – вниз, вверх – вниз, с грузом на плечах, пока каждый шаг не начинал больно отдаваться в коленях, словно кости ног превращались в острые белые щепки.

Гору покрывал лабиринт крутых и извилистых лестниц, вырубленных, выдолбленных, выщербленных в камне. Ступени из кирпича и гранита, из мрамора и известняка, из дерева и обожженной глины. Ступенями ведал мой отец: подновлял там, где нужно было подновить, высекал там, где нужно было высечь новые. Много лет в этой работе помогал ему наш старый осел. Когда осла не стало, его место занял я.

Отца я, разумеется, ненавидел. Он опекал кошачью семью и любил ее простой любовью. Наливал кошкам сметаны в блюдца, пел песенки, болтал всякие глупости. Как-то, не помню почему, я пнул одного кота – и он ударом свалил меня наземь и закричал: «Не тронь моих деток!»

Итак, в те годы, когда дети должны носить ранцы с учебниками, я носил тяжелые камни. Но не буду притворяться, что за это невзлюбил отца: в школе мне никогда не нравилось. Книги и лекции наводили на меня тоску, жара и духота в единственной классной комнате были невыносимы. Со школой примиряла меня лишь кузина Литодора, что читала книги малышам, сидя на табурете, выпрямив спину и высоко подняв голову, так что видно было ее белое горло.

Мне часто думалось, что горло у нее такое же прохладное, как белый мраморный алтарь у нас в церкви; и, как к алтарю, хотелось прижаться к нему лбом. А голос, что рождался в этом горле, был так чист, и тверд, и нежен, что я непременно полюбил бы книги, если бы Литодора читала мне перед сном.

Я знал каждую ступень на лестнице между Сулле-Скале и Позитано – все долгие пролеты между ущельями, все места, где лестница ныряет в известняковые проходы, прорубленные в скале. Знал и сады, и развалины заброшенной целлюлозной фабрики, и водопады, и зеленые озерца. Даже во сне я мерил шагами ступени, высеченные в горе, – вверх, вниз, вверх, вниз.

Дорога, которой чаще всего ходили мы с отцом, вела мимо ворот, выкрашенных красным; за ними начиналась крутая лестница, ведущая вниз. Я считал, что это спуск к чьей-то вилле, и не обращал на него внимания; но однажды, поднимаясь с тяжелым грузом мрамора, остановился передохнуть у ворот, облокотился на них – и ворота вдруг растворились.

Отец был еще далеко, ступенях в тридцати. Я шагнул за ворота, чтобы взглянуть, куда ведет эта лестница. И не увидел ни виллы, ни виноградника – только ступени, уходящие вниз, вниз, по самому крутому из доселе виденных мною склонов.

– Отец! – окликнул я, когда он подошел ближе и стали слышны его звучные шаги по камням и шумное дыхание. – Ты хоть раз спускался по этим ступеням?

Увидав, что я стою за воротами, он побледнел и схватил меня за плечо. Вытащил назад, на главную лестницу, и вскричал:

– Как ты открыл ворота?

– Они уже были открыты, – ответил я. – Куда ведут эти ступени? Кажется, они спускаются до самого подножия горы.

– И еще ниже! – перекрестившись, проговорил отец. И повторил: – Эти ворота всегда заперты!

Он смотрел на меня, выпучив глаза. Никогда я не видел у своего отца такого взгляда; никогда не думал увидеть, что отец боится меня.

Литодора, когда я рассказал ей об этом, рассмеялась и сказала, что отец мой стар и суеверен. Сказала: в самом деле, есть предание, что ступени за крашеными воротами ведут прямиком в ад. Я бывал в горах в тысячу раз чаще ее – и спросил, почему же она знает это предание, а я никогда о нем не слышал?

Она отвечала: старики об этом помалкивают, но эта легенда записана в истории нашего края. Если бы я прочел хоть что-нибудь из школьной программы, то узнал бы сам. Я отвечал: в одной комнате с тобой я не могу сосредоточиться на книгах. Она рассмеялась, но отшатнулась, когда я протянул руку к ее горлу.

Рука моя соскользнула и легла ей на грудь. Литодора рассердилась. «Сначала руки вымой!» – сказала мне она.

Мне было не больше двадцати, когда отец покинул этот мир. Он спускался по ступеням с грузом глиняной черепицы. Вдруг под ноги ему бросился бродячий кот. Чтобы не наступить на кота, отец шагнул в сторону – пролетел пятьдесят футов и окончил свой путь, пронзенный насквозь верхушкой сосны.