Дверь в спальню открывается. На пороге стоит Хэнк.
– Джек! Это твоя мать.
– А-а. Она за мной приехала?
Джек надеется, что нет. Под одеялом так уютно, он пригрелся, Бет гладит его по голове – и совсем не хочется вставать.
– Нет.
Пройдя через комнату, Хэнк Маккорт садится рядом с Бет. Та берет его за руку, смотрит на него снизу вверх мокрыми несчастными глазами. В круглых стеклах очков Хэнка отражается свет полицейских мигалок: красный – голубой – красный – голубой.
– Твоя мать возвращается домой, – говорит Хэнк.
Бет зажмуривается, лицо ее искажает какое-то сильное, непонятное Джеку чувство.
– Правда? Ты на нее больше не сердишься? – спрашивает Джек.
– Нет. Больше не сержусь.
– Это полиция привезла ее домой?
– Нет. Пока нет. Джек, ты ведь знаешь, почему твоя мать хотела уйти?
– Потому что ты не давал ей пить.
Этот ответ он за три недели выучил как мантру. Слышал его от всех: от отца, Коннора, Бет. Два года мать оставалась трезвой, но в конце концов ее самообладание дало трещину. Прорвалось, словно мокрый бумажный пакет, и бутылка стала ей дороже сына.
– Верно, – отвечает Хэнк. – Хотела отправиться куда-нибудь, где никто не будет мешать ей пить и глотать свои пилюли для психов. И это оказалось для нее важнее тебя. Больно об этом думать, но так и есть: выпивка и пилюли стали для нее дороже нас всех. Она даже квартиру сняла возле винного магазина – должно быть, чтобы далеко не ходить. Сегодня днем купила бутылку джина и взяла ее с собой в ванную. Пила, лежа в ванне, потом начала вставать, потеряла равновесие и разбила себе голову.
– А-а.
– И умерла.
– А-а.
– Ты знаешь, она была нездорова. Всегда. Уже тогда, когда мы с ней познакомились. Я рассчитывал, что с нами ей станет лучше, но… ничего не смог сделать. У нее это семейное. У твоей матери бывали очень странные идеи, она старалась утопить их в выпивке – и в результате утонула сама.
Он ждет ответа, но Джек не знает, что сказать. Наконец отец добавляет: