Я неловко положил руку ей на спину, между лопаток, и позволил уронить голову мне на плечо. Кто знает, может, в ее времени мужчины запросто обнимали плачущих незнакомок, – но я-то вырос в другое время и чувствовал себя странно.
– Чего не бывало? Раньше вы не плакали? Это в первый раз? Не беспокойтесь, это прекратится, как только устанут глаза.
Она засмеялась сквозь слезы.
– Да нет, плачу-то я почти каждый день! Просто впервые разревелась на людях. Не считая церкви – но там никому до этого дела нет. Что-то я в последнее время совсем расклеилась. Как будто все тело – один сплошной синяк. Все ноет, от любого усилия устаю и все время плачу. Знаете, он уже два месяца мне не пишет. Никогда еще не было таких долгих перерывов. Каждое утро я сажусь в гостиной и жду почтальона – жду и жду, часами, ничего не могу делать, кажется, даже и не дышу толком… наконец почтальон приходит, – а письма снова нет.
«Что-то я в последнее время совсем расклеилась», – сказала она; при этих словах я ощутил укол тревоги. Фред Мюллер явился прочесть последний в своей жизни фантастический роман за неделю до того, как упал замертво, расчищая снег во дворе у сестры. Ральф, кажется, считает, что так это и работает – Запоздалые находят дорогу к библиобусу, лишь когда смерть подступает к ним вплотную. Вспомнилось мне и кое-что еще из того, чем делился с нами в школе Брэд Долан. Он упомянул, что, пока бегал по вьетнамским джунглям и пытался остаться в живых, его мать дома, совсем одна, умирала от рака матки. И еще сказал: ни о чем так не жалеет, как о том, что разбогател лишь после ее смерти. Что все эти щедрые гонорары ничем ей не помогут и не порадуют. Она мечтала увидеть Париж или хотя бы Форт-Лодердейл, но ни разу не выезжала за пределы Новой Англии. Ни разу не была в отпуске. Не могла купить ни машину, ни хотя бы новое платье – всю жизнь одевалась в «Армии Спасения». Десять процентов своего заработка каждый год отдавала в церковь; а через много лет выяснилось, что местный священник растлевал маленьких мальчиков и пропил большую часть церковных средств.
– Скажите, Брэд вернется домой? – спросила она со слабой улыбкой, подняв на меня глаза.
Внутри у меня что-то затрепыхалось, словно рыба на крючке, и я поскорее отвернулся, не желая, чтобы она прочла по лицу мои чувства.
– Я… верю, что он вернется, миссис Долан. Уверен в этом. И вы верьте.
– Я стараюсь, – ответила она. – Но, знаете, все больше и больше чувствую себя маленькой девочкой, которая подслушала разговор взрослых и поняла, что никакого Санта-Клауса нет. Вы ведь смотрите новости с Кронкайтом? Видели, что там творится? Я хочу верить, что Брэд вернется – и останется собой. Таким же добрым. Таким же честным. Не сломленным. И каждый день молюсь, чтобы умереть раньше него. Счастье – когда дети переживают своих родителей, верно? Быть может, это единственный счастливый конец, доступный человеку.
Если бы она так не сказала, именно такими словами – я бы ничего не сделал. Но она повторила почти дословно строчку из прощального письма отца, умершего пять месяцев назад.
Ральф говорил: мы не можем дать им ничего такого, что им повредит. Но… Ральф ведь никогда не сидел за рулем старого библиобуса. И ни разу не встречал Запоздалых.
Я потянулся за первым романом Долана: «Умри, смеясь!» Это было издание, вышедшее одновременно с премьерой фильма, с Томом Хэнксом и Зэкери Квинто на обложке; но, когда я протянул книгу миссис Долан, она превратилась… нет, не в первое издание. Не совсем. Скорее в некую фантазию о том, каким это первое издание могло бы быть. Обложку, кажется, рисовал Фрэнк Келли Фриэс, известный тогдашний иллюстратор: он изобразил солдата, содрогающегося от хохота, верхом на М-16, словно на детской деревянной лошадке. Настоящая обложка первого издания (я увидел ее позже) была очень похожа на эту, и рисовал ее действительно Фриэс, только там на заднем плане изображен еще второй солдат: он, истерически хохоча, жонглировал гранатами.
Миссис Долан недоуменно смотрела на обложку, с ценой «25 центов» в левом верхнем углу и девизом по нижнему краю: «Война – дело невеселое… но иногда можно умереть от смеха!» Вот она прочла имя автора – и вскинула взгляд на меня.
– Что это? Шутка?
Я молчал – просто не знал, что ответить. Миссис Долан смотрела на меня с застывшей улыбкой, в которой не было ни капли радости.
– Возьмите эту книгу, – сказал я наконец. – Она очень хороша. Одна из лучших у Брэда.
Она снова взглянула на обложку – и, когда опять подняла глаза, улыбка ее была холоднее льда.
– Вероятно, вы видите что-то забавное в том, чтобы предлагать мне книгу, написанную тезкой моего сына, – но, простите, мистер, у меня такое чувство, словно вы надо мной насмехаетесь. Наверное, я сама напросилась, когда начала лить слезы над «Шерлоком Холмсом». И все же некрасиво с вашей стороны. – С этими словами она бросила книгу на пол и двинулась к выходу.
– Мэм, – тихо окликнул я ее. – Я не смеюсь над вами. Не уходите! Подождите минутку!
Миссис Долан уже взялась за ручку двери, но, услышав мои слова, остановилась. Она была очень бледна.