Репнин отполз в кусты и поднялся на колени, зажимая рану. Вроде ничего серьезного… Болезненно, но не смертельно. Но болезненно-то как…
– Командир! Ранили?! Щас мы…
Иваныч с Федотовым упали на колени рядом с Гешей. Наводчик отрезал рукав, оголяя руку, а мехвод порылся в прихваченной медицинской сумке, обильно окропил рану чистым шнапсом, затампонировал и перевязал.
– Что наши? – спросил Репнин, кривясь.
– Ленька живой, оцарапало только и оглушило малость. Заряжающий его вытащил, а сам погиб – артиллеристы долбаные подстрелили.
– Так Ленька один остался?
– Выходит, что так…
Стрельба неожиданно затихла, и прорезался звук танкового мотора. Залязгали гусеницы, и вот, пригибаясь, подбежал Тимофеев.
– Живые? Фу-у… А я две «ахт-ахт» уделал!
– А ты на ходу, что ли?
– Что ли!
Через пару минут вокруг Репнина собрались все, кто выжил, – небритые, усталые, закопченные. У кого голова наспех перевязана, у кого рука.
– Лехман, докладывай.
Леонид вздохнул.
– Моих никого не осталось. Каландадзе в порядке. С ним башнер Голощуков остался и Потапенко, мехвод. Полянский…
В это самое мгновение прогрохотал взрыв мины, сорвавший башню с репнинского «Тигра», и Лехман вобрал голову в плечи.
– Илья, ты где? – воззвал он.
– Тута я. Со мной трое.
На ствол поваленного дерева присели заряжающий Шулик, стрелок-радист Гурьев и механик-водитель Козырев.
– Со мной четверо, – доложил Тимофеев. – «Пантера» на ходу.