– Шпрехен зи дойч?
– Йа!
– Илюха, поведешь нас. Если пересечемся с немцами, объяснишь им, что следуем к месту службы.
– А документы?
– Документов нету. Ладно, не прокатит – и не надо. Попробуем…
Попробовать пришлось к обеду следующего дня.
Главное, ничего не предвещало сюрприза – штрафники брели по глухой дороге, среди зарослей дуба и клена, как вдруг за поворотом они вышли прямо в расположение немецкой части.
Это были артиллеристы. Поодаль стояли грузовики с прицепленными пушками, а личный состав топтался вокруг полевой кухни. Запах от нее шел…
– Хальт!
– Нихт шайссен! Панцерзольдатен!
Полянский вразвалочку подошел к штаб-вахмистру и отдал честь – обычно, прикладыванием руки к пилотке. В вермахте не зиговали.
О чем Илья говорил с артиллеристом, Репнин не понял, улавливая лишь отдельные слова.
Поразительно, но страха не было. Даже обычная опаска не ощущалась. То ли первитин продолжал действовать, то ли он до того устал, что многие вещи воспринимались с равнодушием.
Илья вернулся и доложил вполголоса, что его форма и солдатская книжка вполне успокоили штабс-вахмистра. Сейчас фрицы поделятся с «панцерзольдатен» пропитанием, а потом подбросят до передовой – один из грузовиков следует пустым.
– Аллес гут, – сказал Репнин.
Пропитание оказалось весьма незатейливым – подавали ячменный суп, смешанный с варевом из сушеных овощей, которые сами немцы называли «проволочным заграждением». В качестве бонуса давался армейский пайковый сыр, выдавливаемый из тюбиков.
Штрафники поели в охотку – сутки впроголодь кого угодно сделают покладистым, а немецкий медик поухаживал за ранеными русскими – те только и знали, что бубнить: «Данке, данке шон».
Геша испытал облегчение, когда ему сменили повязку и обработали рану – окрепла надежда, что он еще протянет годик-другой. А там, глядишь, и полвека пройдет…
Тихонько пошептавшись с Ильей и Леонидом, Репнин выработал пару вариантов простенького плана отрыва.
– Группе! – гаркнул штабс-вахмистр. – Ин линье цу айнем глиде ангетретен![6]
ebooksa