Правильно ей сказал Эдди в школе! Она тогда ещё пыталась с ним заговорить: рассказать про своего дедушку (вообще-то, ей никогда не нравилось общаться с эдакими весельчаками, поскольку они с лёгкостью готовы выставить тебя на смех за любую мелкую проволочку в разговоре): «Я же тебе сразу сказал, что дед — это плохо! Ты что, не помнишь, когда мы болтали на дне моего рождения? Эх ты! Мало того, что у тебя с памятью нелады, так ты мне ещё в тот день пыталась устроить какой-то выговор! А-ха-ха, ха-ха…»
— Мама, можно мне поспать в вашей комнате, — попросила она, стараясь намекнуть на свою боязнь собственного страха.
— Чего это вдруг? — удивилась мать в ответ, не заметив намёка. — Да и где ты там будешь спать? у нас всего один двухместный диван, спи себе здесь и всё.
— Нет, я здесь боюсь.
— Ну давай, если хочешь, в гостиной.
— Только не там!
— А что такое?
— Там дедушка спит, — шёпотом ответила она. — Мне так кажется.
Но матери почему-то казалось, что над ней издеваются.
Ей вообще не нравилось, когда дети пытаются привлекать к себе излишнее внимание. Дочь начала канючить сразу, как та подходила к дому. Это нехорошо. Мать должна прийти, отдохнуть с дороги, а не лететь к Тинне и «нянчиться» с ней, словно она всё ещё «проживает» в детской коляске!..
— Вот что я скажу тебе, дорогая, — повысила (слегка) она голос. — На улице дедушка твой не спит, надеюсь, а то я тебе там постелю. — Говорила так, будто спрашивала её: «ты действительно издеваешься или у тебя вправду помешательство произошло?» И уже направилась к выходу. И после того, как она уже не могла слышать свою дочь, Тинна заплакала; плакала она так, чтоб её не было слышно даже в своей комнате. Она чувствовала сильную дрожь во всём теле, но старалась не подавать виду, чтобы не привлекать к себе внимание. А, когда взглянула на циферблат и заметила, что полночь наступит через пару часов, то… почувствовала, как кто-то коснулся её шеи… Сердце её застыло настолько, что, казалось, преградило ей дыхание, зрачки расширялись так, что, казалось, ещё мгновение и вылетят из орбит.
— Всё готово, — раздался голос. — Можешь идти.
Но Тинна не то, что идти, даже повернуться не могла и посмотреть, кто стоит за её спиной, хотя голос отца сразу же узнала.
— Папа?
— О, да ты, смотрю, спишь стоя, — заметил отец и, взяв её на руки, понёс в свою комнату, приговаривая на ходу, — а я в твоей кроватке попробую уместиться.
Покачивался он, естественно, не от тяжести, а от того, «что в нём и сколько находилось».
— А ты сегодня во сколько пришла? Мы тебя ждали, ждали, — говорил он, спускаясь по лестнице. — Нас-то сегодня на вечеринку пригласили, а ты вдруг смылась куда-то, ну мы и пошли втроём, вот и пораньше возвратились, ты-то тут одна. Как, не соскучилась одна? Не страшно было-то одной?
В ответ Тинна только покачала головой.
— А ты там про деда что-то говорила матери, — напоминал он.
— Да, — как ни в чём не бывало. — Он сказал, что в полночь ещё раз придёт. — Может, она вовсе не хотела так ответить, но получилось у неё здорово и с юмором, а отец аж загоготал, почти по-гусиному.