А потом она отпустила его руку и сделала шаг назад, и ему показалось, что он проснулся.
Он содрогнулся от ужаса и отвращения и попятился прочь, спотыкаясь о собственные ноги. В ее взгляде не было ничего девического, робкого, ничего от той скромной, застенчивой Грейс, которую он впервые увидел на балу. Глаза ее приобрели стальной цвет.
– Ты… – начал он и смолк. Он не смог заставить себя продолжать:
Когда Грейс заговорила, голос ее был лишен всякого выражения. Губы, которые Мэтью только что целовал, стали алыми; глядя на девушку, он почувствовал, что его сейчас стошнит.
– Если вы станете у меня на пути, если вы хоть как-нибудь попытаетесь помешать моему браку с Чарльзом, я скажу Джеймсу, что вы целовали меня. И вашему брату тоже.
– Они и без того знают, что я ужасный человек, – фыркнул он, напрасно попытавшись изобразить легкомыслие и безразличие.
– Ах, Мэтью, – холодно бросила она, отворачиваясь. – Вижу, вы никогда не встречали по-настоящему ужасных людей.
13. Голубая смерть
Джеймс сидел на парапете одной из опор моста Блэкфрайарс, свесив вниз ноги. Под ним катились темно-зеленые воды Темзы. Небольшие весельные лодочки и лихтеры сновали бок о бок с речными баржами, над которыми хлопали характерные красно-коричневые паруса. Паруса напоминали Джеймсу кровавые пятна, расплывавшиеся на сизом небе. Люди в плоских кепи, обдаваемые брызгами речной воды, что-то кричали друг другу.
На севере в последних лучах солнца ослепительно сверкал купол собора Святого Павла, выделявшийся на фоне грозовых туч; на противоположной стороне реки чернел силуэт электростанции Бэнксайд, из высокой трубы валил густой дым.
Мерное шлепанье воды о гранитные опоры моста было знакомо Джеймсу так же хорошо, как детские колыбельные. Мост Блэкфрайарс занимал особое место в истории его семьи; он фигурировал во многих рассказах, слышанных от родителей. Обычно, посидев какое-то время на этом мосту, он успокаивался. Река несла свои воды мимо, не обращая внимания на неприятности и тревоги смертных людей, которые пересекали ее по мосту или плыли по ней в лодках. Они не могли оставить после себя след на этой реке, а их тревоги не оставляли никакого следа в истории человечества.
Но сейчас ни городской пейзаж, ни философские мысли не могли утешить Джеймса. Ему казалось, что еще немного, и он задохнется. Он ощущал физическую боль, как будто кто-то воткнул ему между ребер несколько стальных прутьев, и они вошли в его сердце…
– Джеймс?
Услышав свое имя, он поднял голову. К нему направлялся Мэтью в расстегнутом пальто. Шляпы на нем не было; ветерок, задувавший с реки и приносивший запахи угольной пыли, дыма и соли, развевал спутанные светлые волосы.
– Я искал тебя по всему Сити, – проворчал Мэтью, усаживаясь на гранитный парапет рядом с Джеймсом. Джеймсу захотелось сказать, чтобы он был осторожнее. Падать было высоко, а руки у Мэтью слегка дрожали.
– Расскажи мне, что случилось.
Джеймс не мог объяснить, что с ним происходит, откуда взялось головокружение, чувство удушья. Он вспомнил слова отца насчет того, что любовь – это боль, но сейчас он испытывал не просто душевную боль. Джеймсу казалось, что ему не хватает кислорода, он жадно хватал ртом воздух, пытался набрать его в легкие, но почему-то не получалось. Он не мог найти нужных слов, не мог вообще ничего сделать – просто наклонился к Мэтью и положил голову ему на плечо.
– Джейми, Джейми, – прошептал Мэтью, положил руку другу на спину, между лопаток, с силой прижал его к себе. – Не надо.
Джеймс уткнулся лицом в твидовое пальто Мэтью. Пальто пахло бренди и одеколоном фирмы «Пенхалигонс», который Мэтью таскал у Чарльза. Джеймс сидел в неловкой, неудобной позе – вцепился другу в рубашку и прислонился щекой к его плечу, – но в утешении, полученном от
Люди зачастую относились к Мэтью с пренебрежением – из-за его страсти к модной одежде, из-за его легкомысленных шуточек, из-за того, что он ничего не воспринимал всерьез. Они считали, что он быстро сломается, сдастся при первых же трудностях. Но Джеймс знал, что это не так. Сейчас он поддерживал Джеймса, как всегда – и, как обычно, делал вид, будто ему это ничего не стоит, будто в этом нет ничего особенного.