– И давно ты знаешь?
И пальцев руки не хватит, чтобы сосчитать года.
– Давненько.
– Почему не говорила?
– А как ты себе это представляешь? И зачем бы я стала это делать?
– Просто сказала бы мне, что вот так обстоят дела в нашей семье, – пожал он плечами. – Как мама?
– В порядке вроде. А как ты, Вань?
Он снова внимательно взглянул на меня. Я заметила как сине-серые глаза блеснули, и мое сердце больно сжалось. Последний раз я видела Ваню плачущим, когда ему было лет так шесть-семь. Хоть говорил он, как взрослый, а глаза же по-прежнему выдавали в нем ребенка.
– Нормально все, – резко ответил брат.
– Ладно… Нет… Послушай… Мм…
– Почему ты заикаешься?
Потому что совершенно не привыкла говорить с тобой на такие серьезные темы.
– Как ты относишься к папе? – спросила я, наконец. – Ты злишься на него?
Ваня очень долго молчал и, надо сказать, я ощутила странный и какой-то новый, совершенно незнакомый мне прежде страх. Вряд ли я когда-либо задумывалась над возможными причинами неких глобальных конфликтов, что могли бы случится между папой и Ваней. Но в те продолжительные минуты молчания одна причина все же нашлась.
– Не знаю, – ответил, наконец, мой брат, доедая поздний завтрак.
– Послушай, я вот, что сказать хотела. Мм… Всякое бывает, знаешь. Кто-то уходит, кто-то приходит, отношения – такая сложная штука… Мы с тобой их дети, Вань. Как родители не могут любить нас по-разному, так и мы их. Ты так не думаешь?
– Думаю.
– Он все равно наш папа. Неважно, где и с кем он будет жить – он наш папа. И многое сделал для нас, за что мы до конца наших дней будем ему благодарны. Просто… – я вздохнула, – у каждого есть свои скелеты в шкафу.
– Это настоящий скелетище, Кать!
– Не маленький, да, – с грустью хмыкнула я, припоминая, сколько лет уже все это тянется. – Ну, вот так, как-то.