До самой дрожи

Мама всегда благоговела перед Димой и все время старалась скрыть от него самые острые углы нашей нервнобольной семейки. И сколько бы я не наблюдала за ней, но мне никогда и в голову не приходило, что делала она это исключительно из каких-то коварных целей, желая продемонстрировать своему зятю во всем идеальную жизнь. Нет. Моя мама по-настоящему любила Диму и в первую очередь, как сына, наверное, а уже потом, как мужа своей единственной дочери. И хотя мне она говорила, что все мужики все равно козлы, на Диму она смотрела совершенно иначе и, пожалуй, молилась всем богам, чтобы именно он оказался самым-самым для меня.

– Ух ты, Катя! Трусы с оленями! – саркастично воскликнул Ваня и поцеловал меня в щеку. – Вот же класс.

– Я ей говорил, что это вообще не айс, – подмигнул ему Дима.

После завтрака мальчики уехали поздравлять друзей и бабушку Димы, а мы с мамой принялись за готовку.

– Он тебе не звонил? – спросила я о папе, нарезая яйца на оливье.

– С чего ему это делать? Хорошо будет, если он вообще не придет сегодня. Мне только перед Димой стыдно.

– А гостям ты что скажешь? – усмехнулась я, но мама только закатила глаза от раздражения.

– Все уже давно знают нашего папу и его секреты. Знаешь, я часто вспоминаю тот Новый год, когда мы втроем его отмечали, помнишь? Ой, нет, вчетвером, еще же и Стёпка был, – улыбнулась мама, вспоминая нашего маленького рыжего песика, который был злее волкодава. – Тихо тогда было и очень спокойно.

– Ага. А еще в тот год ты была понято́й, когда вечером тридцать первого обнаружили мертвого мужика в соседней квартире, – хмыкнула я. – Спокойно было и тихо, ага. И пахло в подъезде очень аппетитно, да?

– Фу, Катя!

Я тоже вспоминала тот Новый год, когда наш папа впервые отметил этот семейный праздник не с нами. Мы не видели его пять дней и с одной стороны, всем нам было хорошо, ведь действительно погода в доме стала спокойной и тихой, без психов и раздражений по мелочам, но с другой, когда мы лишались папиной силы и уверенности (а все это дарило нам элементарное чувство безопасности!) – становилось невероятно пусто и одиноко. Очень странно, но в ту ночь к нам даже родственники не пришли, хотя мама как обычно всех приглашала, и мы накрыли огромный стол.

Новый год всегда был особым праздником для меня: чуть-чуть волшебным, чуть-чуть обнадеживающим. Даже не знаю, каким он стал для мамы тогда. Возможно, что как раз-таки те пять новогодних дней оказались для нее самыми счастливыми и спокойными. Чего, конечно же, не скажешь о нынешнем, когда наш папа, преисполненный радости и счастья, пришел домой около девяти вечера. Я искренне не понимала, почему он вернулся, собственно, как и мама наверное.

Он принес дорогую бутылку шампанского, большой чизкейк и каждому по воздушному пирожному в виде елки. Конечно же, я с улыбкой поблагодарила его, Ваня сухо кивнул, а мама и вовсе пожелала промолчать. Пожалуй, из нас троих я всегда оставалась той, что несмотря ни на что будет улыбаться папе, смеяться над его порой не очень веселыми шутками и делать все так, как хотел он. С каждым годом Ваня все отчетливее понимал, какой он есть, наш папа, какие тараканы в его голове и скелеты в шкафу, и от этих знаний взрослеющий мальчик становился заметно резким и в некоторой степени грубым по отношению к нему. Я чувствовала, что был недалек тот день, когда между папой и сыном случится очень серьезная стычка, что непременно закончится дракой.

Встречать Новый год к нам пришли родственники. Все пили и ели, смеялись и даже танцевали. Папа, по своему обыкновению, сидел во главе стола, вальяжно развалившись на качающуюся спинку кожаного стула и, сложив руки на выпирающем пузе, с затаенной хитринкой оглядывал нас с Ваней и Димой, а потом останавливал какой-то странный взгляд на маме. Казалось, что он что-то знал и чувствовал в этом свое превосходство над ней. Как обычно, его эта надменность вызывала во мне острое раздражение, которое я, будучи идеальным конспиратором, прятала за глупой улыбкой. На самом же деле внутри меня творился такой ураган страстей, что прояви я свой настоящий характер – небо обрушилось бы на головы всех, кто находился рядом со мной.

– Чтобы в новом году у нас, наконец, – выделил папа это слово особой интонацией, подняв над столом бокал с шампанским, – появились долгожданные внуки, да, доченька?

– Это надо, это надо, конечно, – подхватил его тост мой свекр.

– Давно пора уже деток делать! – спохватилась тетя Зина, женщина с голосом вредного поросенка и очень широким тазом. – Папочку порадовать надо!

От злости я сжала челюсти и хрустальный фужер в руке. Дима что-то ответил, моя мама подхватила, а все остальные засмеялись.

Нет, я не хотела детей. Я не была одной из тех, кто не видел в этих крошечных малышах никакого смысла и обходил стороной детские магазины. Все во мне противилось делать их вот так, под давлением и потому что надо «порадовать папочку».

Делать детей. Ей-богу, звучало настолько мерзко, что мне невозможно было скрыть свою скривившуюся физиономию. Может я была глупой и ничего не понимающей в этой жизни девчонкой, у которой еще детство в одном месте играло, но мне даже и думать было противно о том, что от раздражающей все мое тело и сознание близости с мужем могли получиться дети. Крошечные, милые и нежные существа, что просто обязаны появляться исключительно вследствие безграничной любви своих родителей друг к другу.