Дом и весь прилегавший к нему участок опоясывала кирпичная стена такой высоты, что в уголках сада, попавших в ее тень, царил вечный сумрак, который совсем уж сгущался позади дома, под сенью высоких буков.
В стене было только два проема: маленькая калитка, ведущая на кладбище при огромной и очень красивой средневековой церкви, и въезд на гравиевую дорожку в том месте, где стена грациозным изгибом опускалась до высоты двух приземистых, увенчанных каменными шарами столбов.
У одного из этих столбов стоял Роберт Сэквилл и смотрел, как отец распоряжается грузчиками – те перетаскивали в дом мебель, коробки и сундуки из стоявшего за воротами фургона.
Матушка Роберта суетливо сновала туда-сюда, страдальчески охая каждый раз, когда ножка стула царапала дверь или из малой столовой раздавался звон разбитого стекла. Отец довольно равнодушно наблюдал за происходящим – стоял, заложив руки за спину, и по своему обыкновению похлопывал одной ладонью по тыльной стороне другой. Оживился он, только когда грузчики взялись за коробки с его драгоценными книгами: сам показал им дорогу в библиотеку и после этого ни на миг не спускал с них глаз.
Роберт, как всегда, чувствовал себя никому не нужным и от скуки прикидывал, как скоро его хватятся, если он сейчас возьмет и уйдет прочь в ячменные поля.
Немного спустя он бесцельно забрел в сумрачную часть сада позади дома, на ходу подобрал брошенный садовником ивовый прут и махал им, со свистом рассекая воздух. У заднего крыльца Роберт вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он всмотрелся в тенистые заросли. Никого. Еще раз взмахнул ивовым прутом – в зарослях ни малейшего движения. Он пожал плечами, открыл дверь и вошел в дом.
Как только мебель была расставлена по местам, по гравиевой дорожке потянулись деревенские жители с корзинками и свертками в руках.
– Ой-ой, – вздохнул отец Роберта. – Полагаю, это моя паства.
Он устало покачал головой и отправился открывать парадную дверь. К ступеням под ней уже подтягивалась вереница посетителей. Роберт поднялся в свою комнату и выглянул в окно.
Когда отец открыл дверь, пришедшие посрывали с голов шляпы и кепки и прижали их к груди. Сквозь толстое оконное стекло Роберт слышал приглушенные голоса и наблюдал, как отец неловко принимает дары. Матушка вышла на порог поблагодарить селян, и те уважительно склонили перед ней головы.
Роберт видел, как в ответ на отцовское «храни вас всех Господь» мужчины стали кланяться, а дамы изображать реверанс, после чего шляпы вернулись на свои места и делегация, хрустя гравием, все так же вереницей двинулась к воротам.
– Господь милосердный! – воскликнул отец в момент, когда Роберт спустился вниз к родителям.
Он отшатнулся от наполовину раскрытого газетного свертка, лежавшего на столе в прихожей. Роберт подошел посмотреть, что же так напугало отца. В газету был завернут мертвый кролик, к тушке была приколота записка: «
– Боже мой! – сказал отец Роберта. – Я теперь не посмею развернуть остальные.
– Герберт, не говори глупости, – сказала матушка. – Они так трогательно о нас позаботились. Из кролика можно приготовить вкуснейшее жаркое, а тут еще, смотри, пирог со сливами и немножко меду. Не забудь поблагодарить их в своей проповеди. Такая щедрость…
– Что, ради всего святого, это такое? – спросил отец Роберта, с подозрением заглядывая под кусок тонкого полотна, скрывавший содержимое корзинки.
– Я бы назвал это приношениями.
Роберт и его родители обернулись на прозвучавший у них за спиной голос и увидели высокого незнакомца лет тридцати с небольшим, одетого в твидовый костюм. Он стоял в дверях со шляпой в руке. На его лице из-под густых, переходящих в бакенбарды усов сияла широкая улыбка.
Незнакомец представился местным врачом Артуром Тревэйном.
– Я живу на другом конце деревни. Вот оказался поблизости и решил зайти поздороваться.
ebooksa