Страшные сказки дядюшки Монтегю

– Нет, сэр, – ответил я. – Не догадываюсь. Может быть, вы учите деревенских детей, чтобы загладить свою вину за то, что случилось в вашей школе?

Он мрачно улыбнулся и покачал головой.

– Это не деревенские дети, Эдгар. И в глубине души ты наверняка это понимаешь.

– Сэр? – Я все же надеялся добиться от него вразумительного ответа. – Что вы имеете в виду?

– Они, Эдгар, рассказывают мне свои истории. Приходят и рассказывают. И приносят с собой важные для их историй предметы – эти проклятые подарки заполонили весь мой дом. Он насквозь пропитался нездешностью, которая отравляет и его стены, и окрестные владения, и человека, которого ты сейчас перед собой видишь. Дом притягивает к себе обитателей сумеречного мира – мира, который тебе, Эдгар, не по силам вообразить. Они слетаются к нему, как мотыльки на свет фонаря.

– Но если в доме так ужасно, – сказал я, изо всех сил стараясь не оглядываться на полускрытые во мраке детские фигуры, – почему бы вам, сэр, не переехать?

– О нет, Эдгар, Францу это не понравилось бы, – сказал дядюшка. – А Франца расстраивать не стоит.

– Не понимаю, о чем вы, дядюшка? – удивился я. – Ведь Франц – ваш слуга.

– Франц прислуживал мне давным-давно, когда еще был в полной мере жив…

– Был в полной мере жив? – недоуменно переспросил я. – Что вы хотите этим сказать? Человек может быть либо живым, либо… – Я не мог заставить себя закончить фразу. От вины у дядюшки явно помутился рассудок.

– Дом очень сильно изменил Франца, – сказал он. – И теперь он ни за что меня не отпустит. Он мне скорее тюремщик, а не слуга. И я это заслужил. Многие мучаются на каторге и гниют за решеткой за гораздо менее тяжкие преступления, чем содеянное мною. – Он ненадолго умолк. – Странно сказать, Эдгар, но я больше не боюсь своих гостей. Я успокоился. И смирился со своей судьбой. Слушать истории – это мое наказание за все те годы, что я не слушал учеников, не слушал Уильяма.

– Не хотите же вы сказать, сэр… – начал я. – Неужели истории, которые вы мне рассказываете, поведали вам эти дети?

Дядюшка Монтегю молча кивнул.

– Но как такое может быть? – спросил я, слегка запнувшись оттого, что дети подались вперед, чтобы, как мне показалось, не пропустить ни одного моего слова. – Это же значило бы только одно…

– И что же, Эдгар?

– Что эти дети – во всяком случае, некоторые из них – мертвы.

Едва я произнес это слово, дети бросились врассыпную и попрятались за деревьями. Они осторожно выглядывали из-за древесных стволов, и, несмотря на окутывавшую их густую тень, я знал, что их взоры, все без исключения, нацелены на меня.

– Им не нравится это слово, Эдгар, – сказал дядюшка Монтегю. – Оно их расстраивает.

– Расстраивает их? – Только из-за страха врезаться в одну из призрачных фигур я в тот же миг не пустился наутек.

– Они приносят мне свои истории, и я их слушаю, – продолжал дядюшка. – Самым первым был Уильям, но его историю я, к несчастью, и так знал слишком хорошо. С тех пор они приходят и приходят. А я стал кем-то вроде никому не известного двоюродного брата Старого Морехода. Ты знаешь эту поэму, Эдгар?