Лазурь на его пальцах

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что я очень одинока. Вот так-то. Признаюсь, как на духу: я и впрямь совершенно одинока. И знаю, что с тобой сейчас поисходит то же самое. И ты всегда будешь чувствовать себя одиноко, пока не отпустишь Джеймса.

Часто моргая, я уставилась в пол. Да, я действительно была одинока, но моя ситуация была совсем не такой, как у нее.

– Знаешь, я уже бессчетное число раз порывалась сложить по коробкам одежду Джеймса, упаковать его художественные принадлежности. Они уже давно покрылись пылью, я так долго к ним не прикасалась. – Я указала на комнату, которую Джеймс когда-то приспособил под студию и которую я теперь использовала как кабинет. – Всякий раз, как я пытаюсь избавиться от его вещей, меня как будто что-то останавливает. То ли я просто нутром чувствую, что он жив, то ли меня не покидает надежда, что однажды он вдруг появится на пороге нашего дома. Уж не знаю. Но это чувство все равно присутствует, и никуда от него не деться. Так что, как видишь, у нас с тобой совсем не схожие ситуации. Ты знала, что твой отец никогда не вернется. А вот насчет Джеймса – вполне возможно, что он захочет сюда возвратиться. И я должна это выяснить. Мне надо знать о нем все наверняка.

– Вот потому-то я и хочу, чтобы ты поехала в Мексику, – ткнула меня пальцем подруга. – Хочу, чтобы ты сама убедилась, что эта ясновидящая тобой манипулировала. Может, тогда, когда ты поймешь, что она тебя водила вокруг пальца и врала тебе насчет Джеймса, – вот, может, тогда ты наконец позволишь себе его оплакать и сможешь, черт возьми, нормально дальше жить.

Я даже оторопела. А ведь вполне могло так оказаться, что Надя права. Что Лэйси мною просто манипулировала.

– А что, если я его найду?

– Ты серьезно? – склонила она голову набок. Я упрямо скрестила на груди руки, и лицо ее сразу стало серьезным. – А ты, допуская, что он жив, никогда не задавалась вопросом, почему он не здесь, с тобой, а где-то далеко?

Я кивнула. Естественно, задавалась, причем постоянно.

– И какие у тебя в связи с этим планы?

Я посмотрела за ее плечо, прикованная взглядом к картине Джеймса «На лужайке», где он запечатлел «наше место». Весь пейзаж был выполнен в разных оттенках зеленого, изображая нашу заветную полянку ранним свежим утром, в ту пору, когда зима потихоньку сменяется весной. Там все было таким спокойным, уютным, мягким – и таким заманчивым. И девственно нетронутым – именно таким, каким я и хотела сохранить это место в памяти. А вовсе не помятым, как обычно случалось после нашего пребывания там.

На следующий день после того, как Джеймс сделал мне предложение, я сняла со стены эту картину. Джеймс пришел в ярость и потребовал, чтобы она осталась на месте. Нам приходилось делать вид, будто ничего на нашей лужайке не случилось и Фил не подобрался к нам практически вплотную, пытаясь разрушить наши мечты. В итоге картина так и осталась висеть на стене. Интересно, Лэйси знала об этом, когда посылала мне ее миниатюрную версию?

– Я хочу сказать Джеймсу, как сильно я его люблю. Как я тоскую по нему и хочу, чтобы он вернулся домой.

– Ну, а если он не хочет возвращаться домой?

Я опустила глаза.

Надя резко вздохнула.

– Ты же не собираешься остаться там? Как же твоя кофейня? Ты же горы своротила, чтобы добиться того, чего добилась. Неужели ты сможешь так просто все бросить?

– Нет, конечно! Я…

Я не имела понятия, что буду делать в том случае, если Джеймс откажется возвращаться. Я любила свою кофейню, и мне нравилась новая жизнь, которую я для себя создала, и я не могла от этого отказаться. Как не могла и отпустить Джеймса. Время еще не наступило. Я должна была его найти и выяснить, почему он уехал.

– Мне надо лететь в Мексику.

Надя долгим пристальным взглядом посмотрела на меня. Потом сердито фыркнула, уперла руки в бока, покачала головой… и наконец крепко меня обняла, уткнувшись подбородком в мое плечо.