Пока что Ян все равно был в моем сердце посторонним – хотя еще до Мексики я чувствовала, что однажды мы с ним будем близки. Но пока мое сердце принадлежало лишь Джеймсу. И именно из-за него я оказалась здесь, у галереи.
Стоило мне войти, как меня поприветствовала сидевшая за столом молодая женщина. Она вскинула блестящие глаза цвета черного кофе и, отложив недочитанную книжку в мягкой обложке, сказала:
–
–
Она широко распахнула глаза:
– Вы – та самая прекрасная американка, о которой мне говорил Карлос?
Мои брови поползли на лоб.
– Я? – ткнула я себя пальцем в грудь.
Незнакомка рассмеялась:
–
«Уже интересно», – подумалось мне.
– Почему вы так решили? – спросила я, перекидывая сумку на другое плечо. Мои пальцы дрожали: мне и не терпелось, и в то же время страшно было вновь увидеться с Карлосом.
– Субботы он всегда посвящает живописи, а еще, – наморщила она нос, – бегу. Он очень много бегает.
– Тренируется к марафону?
– Это он вам сказал? – недоверчиво спросила девушка, затем смерила меня взглядом с головы до ног. Точнее, до легких босоножек. – Карлос никак не может вас понять. Вы хотите брать уроки живописи – и притом вы не любите рисовать. Мне кажется, он не может вас раскусить потому, что вы не выходите у него из головы, – постучала Пиа пальцем по виску. – С чего это вдруг?
Я непонимающе уставилась на нее:
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Зачем вам понадобилась живопись? – прищурилась она. – Вам нравится Карлос, да?
– Ну, он блестящий художник…
«И мне он нравится. Нет, точнее, я его люблю», – добавила я про себя.