Я посмотрела на себя в салонное зеркало – и чуть не взвыла. В волосах застряли листья и трава, правая щека расцарапана, на подбородке краснела ссадина, макияж весь сошел. Я нашарила в сумочке тушь, попыталась нанести заново, но от тряски она тут же размазалась по скуле.
Тогда Джеймс съехал на обочину, остановился и вытащил из своей спортивной сумки полотенце, дрожащими руками смочил его из бутылки водой.
– Посмотри на меня. – Он аккуратно вытер мое лицо влажным полотенцем. – Ты никому не должна рассказывать о Филе. Ни своим родителям, ни моей семье, ни нашим друзьям. Никто не должен знать, что произошло. Ты меня понимаешь? – Джеймс осторожно промокнул болезненную ссадину возле рта, счищая с нее грязь. Я дернулась, и он успокаивающе шикнул. – У фирмы сейчас серьезные трудности, и в этом замешан Фил. – Схватив мою сумочку, Джеймс выудил из нее тональный крем, пудру, легкими движениями нанес их на мое лицо. – О Филе я позабочусь. Больше он тебя не тронет. – Он развинтил тюбик с тушью. – Давай-ка, подними глаза. – Я послушалась, и Джеймс уверенной рукой художника накрасил ресницы тушью. – Защитить тебя – моя обязанность. Я сделаю так, что тебе ничто больше не будет угрожать. Ты меня слышишь?
Прикусив нижнюю губу, я кивнула.
– Любимая, посмотри на меня.
Мы встретились глазами, и меня даже испугала его ярость. Взгляд стал твердым, как алмаз, черты лица приобрели несгибаемость и жесткость, точно сталь.
– Я прослежу, чтобы Фил к тебе больше и близко не подходил. Больше он к тебе не прикоснется.
У Джеймса по виску заструилась кровь, и я вскрикнула:
– Ты поранился!
Потом потрогала шишку на его голове, и он болезненно поморщился:
– Ничего страшного, всего лишь царапина.
Я забрала у Джеймса полотенце, смочила посильнее. Бережно промокнув ему лицо, я посмотрела на темные красноватые разводы, оставшиеся на белой ткани.
– Я люблю тебя, – произнесла я.
– Я знаю. – Джеймс на миг опустил веки. – Господи, как же мне хотелось, чтобы все это было по-другому! Но нам все равно надо ехать. Твои родители уже ждут нас. Если мы еще задержимся, у них возникнут вопросы.
– У меня вообще-то тоже есть вопросы! – вскричала я. – Фил это сделал, чтобы тебе нагадить. Так он сам мне сказал. Но почему, Джеймс? Что между вами происходит?
– Тш-ш-ш… – попытался успокоить меня Джеймс. Потом взял мое лицо в ладони и прижался лбом к моему лбу: – Когда смогу, я отвечу на все твои вопросы. Я все тебе расскажу, обещаю, – сказал он хриплым от сдерживаемых слез голосом. – А до тех пор ты должна просто поверить, что я обеспечу твою безопасность. Я знаю, что делаю. Прошу тебя, просто доверься мне.
– Хорошо, – согласилась я и постаралась по возможности вытеснить мысли о Филе. В самый дальний, недосягаемый уголок сознания.
Мы поехали к моим родителям. Нацепив на лицо счастливые улыбки, пили с ними шампанское, говорили тосты, быстро прикончив бутылку на четверых. И чем больше я пила, тем легче мне было забыть то, что произошло на лужайке.
Потом мы отправились к родителям Джеймса и перед домом снова налепили радостные улыбки. Однако, когда мы вошли, там царили тишина и покой.
– Кто-нибудь-то есть дома? – спросила я Джеймса, заходя с ним в гостиную.