– Мне кажется, это случилось ранним утром.
Даже не открывая глаз, я чувствую, как она кивает. Да.
– Мне кажется, я сидела у пруда. На скамейке, совсем одна.
Да.
– Я пришла посмотреть на лебедя, который жил в пруду…
– Вот только в то утро там не было никакого лебедя, забыла? – вставляет она.
Я открываю глаза и смотрю на нее. Она улыбается. И на моем лице снова мелькают солнечные зайчики. А ее волосы снова напоминают мне белые перья.
А она смотрит на меня, прищурившись, точно раздумывает над моим вопросом. А потом улыбается. И касается меня ладонью, сотканной из плоти и живого огня, метели и чистого свежего воздуха. Поглаживает мои волосы.
И в следующий миг она исчезает.
И крыша. И черничные сумерки. Исчезают.
Я сижу в луже крови и смотрю на лебедя с топором в спине. Комната темная и пустая. Пропала кровать. Пропало кресло. Пропал ковер. Нет ни штор, ни музыки, ни ламп в форме женщин. Лишь пыльный пол в заброшенном доме и полная багровая луна в разбитом окне. Лишь я и Макс на бетонном полу, залитом алой кровью. Ее так много. Слишком много для одной птицы.
Я снова смотрю на ее длинную змеиную шею. Заглядываю в широко распахнутые стеклянные глаза. Слышу запах зеленого чая и мокрой листвы – от него почти ничего не осталось.
Мой взгляд скользит по голым стенам и одинокому чемодану на полу, из которого, точно какой-то неприличный секрет, торчат мои темные вещи. По спальному мешку в углу и открытому блокноту, лежащему на нем обложкой кверху. Рядом с ним стоит лампа в форме женщины, которую я спасла из университетской помойки. А возле лампы – кофейная кружка, которую я стащила с кафедры английского. С надписью «Своя комната»[73].
– Ава, – мой голос эхом разносится по пустой комнате.
Отскакивает от дешевых деревянных панелей на стенах, из-под которых кусками торчит утеплитель. Вокруг ничего. Над головой лишь ржавые трубы, балки и обрывки проводов.
Я опускаю взгляд на Макса, утонувшего в хулиганском пальто. Смотрю на его лицо. Волчья маска стекла с него, как сценический грим. Его черты застыли, в них перестали проступать мои бывшие любовники. Теперь это просто мое лицо. Открытое, незамаскированное, наконец. Знакомое, как сама грязь. Искаженное от горя и ярости. И совершенно неожиданно мне хочется его убить. Это существо, которое я сотворила из ненависти, любви, пустоты и гребаного кролика. Вот и топор есть. Я разглядываю его слегка изогнутую ручку вишневого цвета. И тут понимаю, что это сделал не он. Теперь я вижу это вполне отчетливо. Вижу и руку, которая занесла этот топор. Она маленькая, с аккуратными тонкими пальчиками, которые умеют ловко перебирать клавиши фортепиано. С маленькими мозолями, оставленными скрипичными струнами. И ноготками, выкрашенными ядовито-ярким лаком. Так и вижу, как тщедушные руки, похожие на ноги цапли, поднимают топор над ее пепельной головой. Как в этот миг Герцогиня кажется выше и больше, чем есть. Вытягивается во весь рост того монстра, который на самом деле скрывается под всеми ее сказочными платьицами. Заносит подрагивающий топор над спиной Авы.
Спина Авы…
Ава.