Голоса из подвала,

22
18
20
22
24
26
28
30

Он подумал, что море неизменно красивое даже в таких Богом забытых городках, что любовь в романах не похожа на любовь в жизни и что есть вещи, насчет которых Василий Розанов серьезно ошибался. Посмотрев на супругу, он обнаружил ее ковыряющейся в чьем-то мусоре.

– Проголодалась? – сострил он.

– Хочу покормить чаек, – ответила Ира, вытаскивая из песка кукурузный початок. В полуденном воздухе стройное женское тело казалось подтаявшим миражом, и лишь голубые трусики удерживали его в фокусе. Крупногабаритная птица с хищным клокотанием побежала к Ире, а Леша вернулся к чтению.

Мысли Розанова тяжело входили в его голову, и он думал, что читать было бы легче, если бы Ира умела кормить птиц молча. Но она предпочитала глупо повизгивать и через каждые двадцать секунд призывать его в свидетели, будто он никогда не видел, как эти падальщики клюют кукурузу.

– Ну, смотри же, смотри! – кричала она.

Он говорил: «Угу», – и еще ниже клонился к книге.

– Она подошла так близко, смотри!

– Я счастлив, – угрюмо молвил он, впечатывая нос в теплые от солнца страницы.

Когда она завизжала, он высунул голову из тени и нервно поинтересовался:

– Ты не могла бы?..

Вопрос потонул в полуденной печке.

Ира бежала к зонтику, прихрамывая, на ее лице застыла маска удивления и страха. Фиксируя краем глаза некий серый комок, будто футбольный мяч, отскакивающий от ее ног, он подумал:

«И почему раньше я считал ее красивой?»

Ира бросилась на свое полотенце и прижалась к нему горячим бедром. Он почувствовал что-то мокрое и скользкое, вытекающее из супруги.

– Что такое? – спросил он и наконец увидел уродливую рану на Ириной ступне. Между большим и указательным пальцем (какая глупость назвать палец ноги – указательным, подумал он) зияла небольшая, но глубокая рана. Такая глубокая, что Лешу затошнило, и он поспешил отвернуться со словами:

– Ты на что-то наступила, дорогуша! – Он всегда говорил «дорогуша», когда сердился или отчитывал жену.

– Чайка! – выпалила Ира, мелко дрожа и вращая глазами, такими голубыми на загорелом лице. – Меня укусила сраная чайка!

Отмечая вульгарность ее лексикона, он укоризненно проговорил:

– Чайки не кусают людей. Ты на что-то наступила.

Однако вновь – вынужденно – поглядев на ее стопу, он понял, что разбитая бутылка не могла оставить такой след. Во-первых, рана располагалась сверху, во-вторых, она выглядела ужасающе. Будто от торта, испеченного в форме женской ступни, отщипнули кусок. И видна клубничная начинка.