Восхищение

Дверь захлопнулась, но через пару минут приоткрылась вновь.

В темноте квартиры с нетерпением ждали поднимающихся по лестнице гостей.

Леший

В тот вечер, липкий, словно лента для ловли мух, жаркий и бесконечно затянутый, на изломе лета, когда вода у берегов уже начала взбухать серой морщинистой пеной, Сеня понял, что наконец-то станет счастливым.

То есть по-настоящему, без условностей и оговорок.

Веслом зацепил бурую водоросль, стряхнул, разглядывая, как по речной взбудораженной поверхности разметаются мелкие рыбешки. Спина и грудь покрылись каплями пота. Между лопатками саднило, плечи обгорели. Кожа у Сени была нежная, городская. За лето он мог сто раз обгореть, облезть и обгореть снова, а приезжал домой все равно белый как молоко. Хотя, с другой стороны, к чему эти красивости? Вон Аленка пусть загорает до шоколадного. Ей, во-первых, идет, а во-вторых, есть с кем соперничать на работе. Сплошной женский коллектив.

Аленка сидела на носу лодки, подставив кукольное свое личико вечернему солнцу, вытянула руки ладонями вперед и приспустила лямки купальника – все равно никто не видит, потому что заплыли уже километров на пятнадцать от деревни, в нелюдимую глушь. С берегов шумели деревья, порхали туда-сюда ласточки. Низко порхали, над самой водой. К дождю или, что вероятнее, ловили вечерних стрекоз.

Сеня греб неторопливо и даже лениво, распределяя силы. Нравился ему местный пейзаж. Особенно в часы, когда над лесом плыло набухшее, тугое, сочащееся красным, будто кровью, солнце. Оно же раскрашивало облака в невероятные оттенки – казалось, мир над головой растекается, как если бы художник, нарисовавший пестрый лес, извилистую реку Мечку и даже крохотную лодку с Сеней и Аленкой, опрокинул нечаянно на пейзаж стакан с водой и так бы и оставил всю эту мешанину цветов и красок.

– Я нос забыла намазать, – сказала Аленка. – А ты и молчишь. Потрескается ведь. Буду как чучело.

Она выпихнула ногой из-под сиденья рюкзак и принялась в нем копошиться. Сене нравилось смотреть, как Аленка копошится. В миниатюрной, ладной Аленке была сексуальная грация и какая-то неконтролируемая энергия. Даже когда она просто перебирала вещи, казалось, что Аленка старательно флиртует, не выходит, значит, из образа. Сама Аленка списывала это на естественность, «от мамы, наверное». Но вот эти ее изгибы спины, заломленные ручки, коленка к коленке, тонкие бровки… Сеня не мог поверить, что это не специально. Но и поделать ничего не мог. Любовался.

– Мы же до темноты успеем? – спросила Аленка, выдавливая из пузырька в ладонь завитушку крема. – Я маме обещала по скайпу набрать.

– Успеем. Наверное. Еще часа три светло будет.

– Ты говорил – одной ногой тут, а второй уже там. А мы все плывем, плывем, никак не приплывем… К черту на кулички заплыли.

Аленка втирала крем, хмурилась. Аленка была хорошей – действительно хорошей, – но иногда вела себя невыносимо. Капризничала. Любую другую Сеня давно бы поставил на место. А вот с Аленкой становился как тряпка, хотя иногда она его ух как доводила.

Взять хотя бы тот случай, когда сказала Сене, что пошла к родителям ночевать, а сама с подругами по клубам… мохито, текила, танцы, чуть ли не стриптиз. Аленка, конечно, оправдывалась, говорила, что если бы Сеня знал правду, то ни за что бы не отпустил, но факт налицо – обманула. Тогда они не общались почти три дня. У Сени кошки скребли на душе, он засыпал с жуткими догадками, что же еще может скрывать Аленка. Неужели она такая же, как все? Неужели у нее есть от него секреты?

А потом, знаете, отпустило, и помирились – никогда до этого Сеня не прощал девушкам обман, уходил сразу, а тут понял, что влюбился по-настоящему. Бывает же так. Взяла Аленка его грубый, неотесанный характер в кулак, сжала, и потек у нее сквозь пальцы мягкий и покладистый Сеня. Такой, которого даже родители никогда не видели. Этот Сеня все мог стерпеть, даже секреты.

Он засушил весла, стащил шорты и сиганул через борт в воду.

– Утонешь! Течение! Дурак! – закричала Аленка, но не испуганно, а весело. Сеня знал, что ей нравились такие его внезапные чудачества.

Кожу словно срезало острым лезвием. После едкой жары вода показалась ледяной и жесткой. Внутри головы загудело, а звуки вокруг стали приглушенными, потусторонними. Сеня ощутил, как его подхватывает течением, холодные щупальца дергают за руки и ноги, тянут, кружат. Он открыл глаза, хотя знал, что в мутной речной воде толком не увидит ничего, кроме рыжих пучков света и завихрений грязи. Взмахнул руками, раз, другой, погружаясь глубже. Виски сдавило, а в груди налился тугой медный ком. Сеня любил здесь плавать. Это был своего рода ритуал из детства. Они с отцом часто заплывали по Мечке в глушь и прыгали в воду раз за разом, пока уши не начинали болеть, а зубы – стучать от холода. Потом Сеня часто плавал один, но ритуалу не изменял.

– Сенечка! Выныривай же, ну! – слышал он приглушенное, взволнованное.