Восхищение

Делаю шаг в их сторону, и в этот момент какая-то невидимая сила крепко берет меня за плечи и дергает назад. Воздух с шумом вырывается из горла, легкие болезненно сжимаются, в глазах темнеет. Падаю, ломая ветки кустарника, роняю сумку. Что-то остро впивается под ребра. На глазах непроизвольно проступают слезы.

– Что, блин… – С хрипом, тяжело, вдыхаю. Поднимаюсь на колени, упершись руками в сырую холодную землю. От летнего жара не осталось и следа.

Юлька поворачивается ко мне, прижимает вытянутый указательный палец к губам.

– Вообще-то взрослым сюда нельзя, – говорит она негромко. – Это же только для детей, пап! Тут только дети! Я же говорила. Тебя пока никто не приглашал! Ты слишком тяжелый. ЖИЗНЬ слишком тяжелая!

– Какие, к черту?..

В мою сторону поворачиваются остальные дети, и тут я понимаю, что вряд ли этим девочкам по пять или шесть лет. Сто шесть. Двести. Миллион. Вот сколько. В их черных, без единого намека на белизну глазах застыло время. На их лицах отразилась вечность. Я не знаю, откуда это узнал. В этот момент мне становится безумно страшно.

Пытаюсь встать, но неведомая сила давит к земле. Колени впиваются в траву. Пальцы на руках немеют от напряжения. Тяжело дышать.

– Она дело говорит, – произносит одна из девочек. – Взрослым здесь не место. У нас, знаете ли, похороны.

– Похороны? Что?..

– Могилы. Вы не видите, что ли? Это участок кладбища оставшихся вещей. Юля принесла нам. Она умница.

Юлька роняет рюкзачок на землю у темного квадрата вырытой ямы. Расстегивает молнию – вжжжик! – вытаскивает сначала очки со шляпой, потом зажигалку.

– Они не будут мне сниться? – спрашивает с легким волнением.

– Дорогая моя, – отвечает девочка с цветами (что-то желтое, похожее на гвоздики), – тебе еще много кто приснится. Ты замечательный проводник. У тебя же много вещей дома, не так ли? Которые ты находила в черных переулках. Тени отдавали тебе то, что им не нужно. Чернота всегда оставляет мостик между миром живых и мертвых.

– Я… – Голос дочери дрожит. – Я не очень хочу собирать эти вещи.

– Прости, дорогая. Это не вопрос выбора.

Девочка с цветами и с глазами вечной черноты склоняется к Юлькиному уху и что-то торопливо ей шепчет. Я тихо вою от бессилия и злобы. Рвусь вперед. Мне не дают. С каждым рывком что-то колет в сердце, сдавливает мышцы, пригибает к земле. Боль раскатывается по руке, запоздало слышу глухой хруст и понимаю, что от напряжения сломал палец. Вывернул его к чертовой матери вертикально вверх. Кожа лопается, обнажая осколок кости. Но нет сил даже кричать. Просто заваливаюсь на бок, выворачиваю шею, чтобы не отрывать взгляда от Юльки… и вижу то, от чего хочется вопить: Юлькины глаза наполняются чернотой. Словно кто-то заливал в них густой черный сок.

Юлька бросает очки в свежую могилу. Туда же летит шляпа.

– Мой дедушка тоже там? – спрашивает она.

Девочки синхронно кивают, а затем каждая из них начинает зачерпывать ладонями комья земли и швырять их в могилу. Я слышу звук, будто земля ударяется о дерево. О крышку гроба. Юлька не шевелится. Глаза ее пусты и черны.

На поляне больше нет свежих могил. Только старые, заросшие травой холмы с увядшими цветами.