Мерцание робких звезд чуть пробивалось сквозь ветки, наваленные на лобовое стекло замаскированного уазика. Сегодня мы с Федором заступили на дежурство по «Арсеналу», но в этот раз сменили свою дислокацию. Перебазировались в пост-машину, что была спрятана в леске, откуда открывался обзор на дорогу, ведущую к храму.
Было около двух часов ночи, но спать совсем не хотелось. Рваный режим работы в последнее время совсем смешал в моих биологических часах день и ночь.
— И долго мы так караулить будем? — ворчал Федя, кутаясь в ветровку. — Бр-р. Что-то я задубел.
Ночью сегодня прохладно, авто по понятным причинам мы не заводили и печку не включали.
— Еще пару дней подождем, и снимем, наверное, посты, а оружие из схрона заберем, — ответил я, вглядываясь в уныло-серую полоску грунтовки, что отсвечивала впереди, метрах в пятидесяти.
— Вот и я говорю, никто за стволами не придет уже. Только время зря теряем. Ждем кого-то.
Ждали мы, конечно, по долгу своей службы часто. Но в этот раз я разделял Федину тоску.
— Я думаю, что наша тайная операция уже вовсе не тайная, особенно в узких кругах. Наверняка кто-нибудь из сотрудников проболтался. Тот же самый Валера Шубин, например, мог.
— Запросто, — закивал Погодин. — Я служебную проверку читал по нему. Его, значит, с браконьерским уловом застукал рыбнадзор. Стали оформлять, а он, нет чтобы договориться по-человечески, мол, мужики свой я, в погонах, стал корочками махать и права качать. Представь такую картину маслом. Естественно, инспекторы на принцип пошли. Стали протокол по административке составлять на него, как положено, а он завелся, пистолет вытащил и пальнул в воздух. Но в итоге они его все равно оформили и по месту работы об инциденте сообщили.
Да уж, то еще дельце.
— Странный этот лейтенант, — я постучал ногтем по металлу приборной доски. — Вроде с виду деятельный такой, вперед всегда рвется, а замашки гопника... Как его еще с ментовки не поперли после такого?
— Я узнавал, — заговорщически проговорил Федя. — У той кадровички, которая все знает. Ну, которая тортики трескает. Она сказала, что кто-то за Шубина попросил очень настойчиво, чтобы его в органах оставили.
— Кто?
— А вот этого не знает, — Федя пожал плечами. — Она рассказывала, что начальник милиции сначала категорично был настроен на его счет, на партсобрании его прочихвостил даже, поднял вопрос об увольнении, а потом, через некоторое время, сам же свое решение и отменил.
— Странно, — я поерзал, ища удобные точки опоры на врезавшемся в спину сиденье уазика, уже сам скоро как сидушка автомобильная буду — такой же формы. — Кто бы это мог быть?
Федя тоже занимался всякой ерундой от вынужденной неподвижности — то рукой в потолок упрется, то пятку задумает почесать. Но руки из окна высовывать я запретил — нечего отсвечивать.
Хорошо, что у нас ещё не все разговоры переговорены были.
— Я Никите Егоровичу об этом доложил. Тот с начальником милиции поговорил уже, но ничего не узнал. Получил в ответ что-то в духе, мол, парень молодой, горячий, не стоит ему жизнь на корню губить и карьеру закапывать, якобы дали ему второй шанс с испытательным сроком. Может, поэтому он так в бой всегда рвется? Реабилитироваться хочет? А?
— Хрен его знает. Он, кстати, сейчас где?
— Так с участковым в храме дежурит.