Могильный червь

22
18
20
22
24
26
28
30

Он будет играть с ней.

Он будет использовать ее.

И в процессе будет выжимать из нее человечность капля за каплей. Но это приблизит ее к нему. И к Лизе. И в конце концов он точно узнает, кто с кем играет.

Тара встала.

Она подошла к задней двери и вышла во внутренний дворик.

Темная ночь, луна скрыта облаками.

Холодные осенние ночи заставили замолчать сверчков и жужжание ночных тварей. Единственным звуком был скрип ветвей деревьев, листья летели вниз по улицам и кувыркались на дорожках. То, что жило в ней сейчас, впитывало прохладный воздух, воодушевлялось им, возбуждалось предстоящей игрой.

Ведь в такую ночь может случиться все что угодно.

И, вероятно, так оно и будет.

32

Пора было ложиться спать.

Вчера вечером Генри оставил их внизу, вместо того чтобы запереть в комнатах, как обычно. Не очень хорошая идея. Но иногда он что-то забывал. Слава Богу, Элиза была рядом, чтобы напомнить ему об этом. Он не знал, что бы делал без нее.

Он вошел в столовую, и они тут же замолчали.

Конечно, это было частью игры. Им нравилось болтать без умолку, пока он не появлялся, и тогда они замолкали. Они делали это, чтобы досадить ему, и он это знал. Он стоял в дверях, наблюдая за ними.

Особенно он следил за матерью.

Мама Роуз, хранительница семейных тайн и острая на язык матриарх, смотрела на него такими же желтыми глазами, как и ее кожа. Слезящимися глазами, бесцветными камнями в сухом растворе. Но не в неведении. Она даже не улыбнулась. Она не испытывала никаких эмоций. Ее лицо было жестким, как кожа, безликим, как белый холст, ожидающий кисти, чтобы нарисовать нa нем жизнь. Только эти глаза, наблюдающие и наблюдающие, их пристальный взгляд сужался и обострялся, пока они не увидели Генри и только Генри, пронзая его, как извивающееся насекомое на булавке.

- Ты что-то хотела сказать? - спросил он ее.

Она не произнесла ни слова.

Она, вероятно, решила, что нет смысла говорить, потому что ее глаза уже говорили о многом.

Генри вытаращил глаза.