Побег из приюта

Рики с трудом сдержал приступ тошноты, вызванный отвращением. Но не к главврачу (он уже понимал, насколько тот ему не нравится). К медсестре. «Это ее работа, – напомнил он себе. – И она тебя защитила».

Главврач как ни в чем не бывало прошел мимо Рики, напевая себе под нос какой-то бодрый мотивчик. Судя по всему, лоботомия привела его в хорошее расположение духа. Рики понимал, что должен последовать за ним, и стоило ему помедлить, как санитар вытолкал его за дверь, с грохотом захлопнув ее за ними.

Они покидали подвал, и Рики это ничуть не огорчало, хотя он был встревожен тем, что они уходят под аккомпанемент несмолкающих криков и воплей. Не было похоже, что главврач их вообще замечает. Возможно, ему просто было все равно.

Рики думал, что здесь держат самых тяжелых пациентов, но Пэтти таковой не была. Означало ли это, что с остальными обошлись в равной степени несправедливо?

Он в глубокой задумчивости поднялся вслед за главврачом на первый уровень, и леденящий холод подземелья льнул к ним, как будто не желая отпускать. Рики смог немного расслабиться, лишь когда они оказались в залитом солнечным светом вестибюле.

– Чего я на самом деле не понимаю, – сказал он, – так это того, зачем вы мне это показали.

– Такова реальность того, чем я занимаюсь, – пояснил главврач. Его хорошее настроение улетучилось, он выглядел измученным. – Эта процедура способна убить. Мне постоянно приходится принимать решения, взвешивая, насколько оправдан подобный риск и способен ли он помочь пациенту избавиться от его отклонений.

– У нее не было отклонений, – запальчиво возразил Рики. – Она всего лишь была эксцентричной! Не было никакой необходимости это делать, и уж точно незачем было показывать это мне! Что, если я расскажу обо всем маме, когда она приедет меня навестить?

«Если она приедет…»

– Я вам это показал, потому что я в вас верю, мистер Десмонд, и считаю, что у вас есть данные для того, чтобы стать необычайным молодым человеком. Но вам необходимо понять, что вы тем не менее находитесь в психиатрической клинике. Окружающие вас люди не приехали сюда в творческий отпуск. Они здесь находятся с тем, чтобы выздороветь и, если им повезет, вернуться в свои семьи. Вы правы, Пэтти была эксцентричной. Но в то же время – больной. Одно не исключает другого. То же касается и вас. Разница лишь в том, что у вас есть данные для того, чтобы стать чем-то бóльшим. Возвращение в семью – это не все, на что вы можете рассчитывать. – Он склонил голову к плечу, рассматривая Рики через свои странные маленькие очки. Почему у него такой грустный голос? – Сюда.

Вместо того чтобы отвести Рики обратно в его комнату, он привел его и санитара в одну из комнат на первом этаже. Рики здесь еще не бывал. Главврач толкнул дверь, и их взгляду предстал санитар, протиравший пол. Он насвистывал, хотя радости в этом свисте не слышалось. Рики смотрел на комнату, ощущая, как его внутренности сворачиваются, завязываясь во множество узлов. Его мышцы напряглись, защищаясь от пронзающей их невидимой боли.

Он узнал это устройство со всеми его зажимами и креплениями. Он узнал раму, призванную удерживать тело ровно. Он узнал белый экран для слайд-шоу. В комнате стоял запах мочи. И хуже того – страха.

Как Рики ни старался, ему не удалось заставить себя сдвинуться с места. Он застыл, в мгновение ока снова оказавшись в Хиллкресте, в отвратительной маленькой комнатке в конце второго этажа в западном крыле. В оковах. В боли.

От мятного дыхания главврача его едва не вывернуло наизнанку, и он с шумом втянул воздух, борясь с тошнотой. Ему и без того уже было плохо, а сейчас он был уверен, что его вырвет.

– Эта комната не предназначена для пациента, который находится на специальной программе, для пациента с потенциалом, – ласково прошептал главврач, как будто добрые слова могли избавить Рики от парализующего ужаса этого момента. Дело было не в воспоминаниях, а в травме. Ему хотелось броситься на санитара и задушить его за то, что он насвистывает, устраняя следы самой настоящей пытки. – Тебе нечего здесь делать, Рики. Тебе незачем когда-либо еще оказываться в подобном помещении, и тебе незачем повторять судьбу Пэтти. Ты понимаешь?

Рики все еще не мог говорить. Как и двигаться. Его вены превратились в ледяные звенящие струны, по которым проносились воспоминания о том, как ему затыкали рот и пронзали его током.

В голосе главврача уже не было доброты.

– Мы поняли друг друга?

– Да, – услышал Рики собственный голос. А ничего больше он сказать не мог. Он не хотел для себя судьбы Пэтти. Он до сих пор слышал хруст погружающегося в ее глаз штыря. – Да.

Дверь закрылась, и он с рыданиями отшатнулся от нее. Когда же он перестанет чувствовать себя таким ничтожеством в присутствии других людей?