Темная волна. Лучшее

22
18
20
22
24
26
28
30

— А отныне — можно! — она бахнула трубкой по рычагам.

Гадские лицемеры. Гадский подъезд! Три дня назад аферистка развела Вадима на пятьсот рублей и стырила обувь, но Вика спросила у Серого, и он не слышал ни про каких умерших детей. По дому слоняются воры, а старого пердуна волнует смех.

— Опять соседи? — спросил Вадим.

— Забейте. — Вика решительно села за стол. — Давайте весе литься.

* * *

За час до Викиного возвращения Вадим выскочил в магазин. Продуктовый словно катапультировался из советского прошлого, сильно пострадав при путешествии во времени. По залам гуляло эхо, запах гниющих овощей шибал в ноздри. Порченная картошка, турецкие жвачки, забытые марки пива в вино-водочном отделе. Дородные продавщицы зыркали враждебно, будто не одобряли красную-красную футболку покупателя.

Топая к дому, Вадим подмечал, насколько серо и бедно одеты прохожие. На каком рынке они берут свои тряпки? Нет, ясно, что кризис, санкции, но здешние жители, казалось, нарочно стремились слиться с бледными улицами. Женщины не помадили губы, мужчины сутулились и буравили взорами растрескавшийся, обгаженный голубями асфальт. Даже собаки на поводках были исключительно серыми, мелкими и нездоровыми с виду.

«Уехать бы к чёртовой матери в Москву», — размечтался Вадим.

Студентом он верил, что покорит столицу. И покорил бы, не повстречай Вику. Жёны, какими бы ни были дорогими, всегда балласт. Всегда синица вместо небесного журавля.

Мысль — такая нетипичная для любящего Вадима — поразила. Точно надиктованная извне. Этой нищетой, этой разрухой.

На этаже курил Серый. Кивнул мрачно, руки не подал, да Вадим и не настаивал.

— Вы надолго к нам? — спросил Серый в спину.

Вадим обернулся.

— К вам — это куда?

— В дом. В Сиротку.

— Надеюсь, нет. Это не тот райончик, где я хотел бы растить детей. Не знаю, понимаете ли вы.

Вадим чувствовал своё превосходство над соседом. Интеллектуальное, физическое. Он был молод, активен, умён, охоч до жизни. С красивой женой, с планами на будущее. А что Серый? Серый и есть. Хилый, закопчённый, как персонажи подъездной фрески, не то холостяк, не то вдовец. Ему лет сорок от силы, а кажется, все шестьдесят.

— Дети тут плохо растут. — сказал задумчиво Серый. — Что-то такое в почве. В девяностые — ты вряд ли застал — на месте района росла лысая роща. Как её вырубали, нашли кости в земле. Зверей и птиц, целое одеяло тех костей.

— А что такое «Сиротка»? — спросил Вадим.

— Дом наш. Его для сирот построили. После школы-интерната они здесь получают жильё.

— Тогда ясно. — Он подумал о затрапезной одёжке прохожих и ощутил стыд. Высокомерие — не самая хорошая черта.