— И шоколадку, — сказал майор, ласково взглянув на фляжку; он расслабился, его больше не интересовали красные пятнышки. — Любую. Можно батончик.
Проводник, снова с прищепкой из пальцев на носу, закрыл дверь.
Глеб попытался сложить два и два. Если, конечно, это были двойки, а не сложные дроби, и если было что складывать…
Чего старший так встрепенулся? Ну, дал течь шнобель эржэдэшника — не пулевое ранение ведь. Чего всматривался в жиденькие глазки, будто расспрашивал без слов? У проводника даже рот повело, безвольными сделались губы.
В голове щёлкнуло. Внутренний калькулятор выдал ответ.
И правда — четыре.
Или что-то похожее на четыре? Когда работаешь на подхвате у старшего (Глеб догадывался, что его взяли из-за знания немецкого), будь готов к занимательной арифметике.
За стеклом тянулись привычные виды. Природа, трансформированная близостью железной дороги. На переездах нетерпеливые авто подпирали шлагбаумы. В одноэтажных домиках загорались жёлтые квадраты. На фасадах и вывесках было написано по-польски.
— У фрицев в гостях бывал? — спросил старший, запивая шоколад крепким.
Глеб ответил не сразу: вялость голоса майора отвлекла от смысла вопроса.
— В Баварии проездом. В Гамбурге разок у знакомых.
Старший кивнул. Счистил остатки фольги с батончика. Глотнул из фляги. Укоризненно глянул на каплю сгущёнки на пальце.
Глеб решился:
— Мы ведь
— Нуса? — Старший хмыкнул. — Быстро же прижилось… Нус, нус, нус, почти «гнус»… Может, в этом дело? Гнусный нус, выходи, подлый трус… Нет, тут старенький фильм Кроненберга больше подходит: «Вы назвали меня нусом. Что это такое?» — Майор замолчал, откинулся на переборку, глянул лукаво на молодого. — Хоть знаешь, что значит нус?
— Ум, — отчеканил Глеб. — Мысль.
— Перевод с древнегреческого выучил. Садись, пять. А если глубже? По Аристотелю? По Платону?
Глеб открыл рот (не для того, чтобы дать исчерпывающий ответ), но старший отмахнулся: забудь. Закрыл глаза.
Минут десять ехали молча.
— А как нусов ещё называли? — спросил Глеб.