Он вскочил, включил в ванной свет и с опаской заглянул в зеркало.
Отшатнулся.
Правую половину лица облепила паутина. Белая, мохнатая, жирная на вид — улов зазевавшегося грибника. Паутина покрывала кожу и волосы старой разлезшейся марлей, в дыре блестел испуганный глаз с дёрганым зрачком.
Олег медленно поднял руку, за считанные миллиметры до цели передумал, крутанул вентиль и склонился над умывальником — унылое, почти незнакомое лицо мумии выпало из зеркала, зато отразилось в керамике серым пятном. Он бросил в лицо две горсти воды, набрал третью, стал оттирать паутину.
Кран ревел. Плевался кипятком. Олег с трудом закрыл воду (вентили оказались свинченными) и схватил полотенце.
Развалившись в кресле со стаканом виски с колой, Олег смотрел на своих друзей, со смехом и кривляньями отплясывающих у барной стойки, и думал о том, как сильно их любит. Возможно, сильнее кого бы то ни было; здесь и сейчас — да. Он мог смотреть на радость друзей вечно. Даже понимая, что во всём виноват алкоголь, музыка и бездушная пустота внутри него, в которую хлынула эта избыточная нежность и благодарность к трём парням из его детства.
Одним словом — банда-каре десять лет спустя.
Их дружба имела все шансы перетечь в подобные встречи, которые суть компромиссы с жёнами, детьми и подругами, встречи семьями, но для Олега не перетекла. Или ещё не поздно? Вернуться в Брест, вместе с Олей…
Олег сел ровно и схватил с коктейльного столика телефон.
Номер не отвечал. Олег подавил раздражение. Представил, что Оля рядом и парни снова принимают её, но на этот раз как его девушку. Сейчас он хотел этого как никогда.
В соседнее кресло упал взмокший Игорёк.
— Ноги больные?
— А?
— Чего не танцуешь?
Олег поднял бокал.
— Хорошее дело. Поддержу.
Игорёк плеснул себе рома.
— Чего вчера трубку не брал? — спросил он.
— Когда?
— Да весь день.