— Хорошо иметь влиятельных друзей при дворе. Одно их слово — и вы на приёме у архиепископа.
— Друзей хорошо иметь везде…, - заметил кавалер тоном нейтральным и добавил: — прошу вас доложить обо мне курфюрсту.
— У Его Высокопреосвященства проситель, надо будет подождать.
— Я подожду, но прошу вас немедля сообщить, что я прибыл, — настоял кавалер.
Приор поджал губы, изображая улыбку. И, не произнеся ни слова, открыл тяжёлую дверь и скрылся за ней. И до десяти не успел бы сосчитать кавалер, как дверь открылась и тут же, почти в объятия его, из покоев выбежал монах. Кавалер сразу узнал его. То был его старый приятель, с кем они ездили в инквизицию, брат Николас.
Он был возбуждён. Узнав Волкова, поздоровался и заговорил быстро:
— Господин, видно, вы в желаниях своих очень упорны.
— Почему вы так думаете? — осведомился у него Волков.
— Вчера вечером меня звал к себе отец Илларион, велел исполнять пост трёхдневный самый суровый, велел поститься на хлебе и воде и молиться сорок раз в день. А сегодня звал меня к себе сам архиепископ, разговоры со мной вёл.
— И к чему же это всё? — спросил Волков.
— Такой пост назначают перед рукоположением в сан, — многозначительно сказал монах. — Вот я и думаю, что это ваша затея удалась.
— А вы не рады? Епископом будете.
— Ох, уж и не знаю даже, этот чин по мне ли. Я же больше по инквизиции служил, а тут вон как… Интриги да политика…
— Вы мне будете там нужны, а интриговать научитесь быстро, умом вы не обделены, — произнёс Волков, хотел что-то ещё добавить, да тут дверь открылась, и появившийся брат Родерик сказал высокопарно:
— Генерал, Его Высокопреосвященство примет вас.
И отошёл от двери, пропуская кавалера. Молодые люди, что были с ним, по незнанию попытались идти следом, да викарий молча стал у них на пути с видом холодным: куда собрались? Вас не звали! И они остались за дверью.
Его Высокопреосвященство мало изменился с их последней встречи.
Он, увидав Волкова, начал тяжело вставать из кресла, из подушек, монахиня и лекарь его ему в том содействовали, а он уже издали говорил кавалеру, протягивая руки:
— Ну иди сюда, сын мой, дай старику обнять тебя.
От него пахло благовониями, лекарствами и вином, а объятия его были ещё весьма крепки.