— Нет, вы не правы, господин Рене, — запальчиво отвечал молодой монах, — их раскаяние истинно, они более не хотят брать оружие в руки, хотят вернуться к земле и смириться перед волей Господней.
— Да бросьте…, - Рене махнул рукой, изображая мину недоверия на лице, — вора и бабёнку распутную не переделать… Как говорится, горбатого лишь могила выправит.
— Подождите, — прервал его Волков и заговорил с братом Ипполитом. Он указал хлыстом на группу людей, — мы же с тобой только про женщин говорили. А ты вон сколько мужиков от виселицы освободил.
— Они тоже просили причастия, сами стали просить, сами стали просить принять покаяние.
— Сами? — с сомнением переспросил кавалер. Он сейчас больше склонялся на сторону Рене.
Не верил он раскаявшимся хамам. Бабы — это одно, они существа неразумные, ведомые, скорее всего, за мужьями шли, с них и спрос, как с детей, ежели, конечно, они не ведьмы. А вот мужики — это другое, это подлые и хитрые люди, что вечно норовят обмануть своего хозяина, а при случае и за вилы взяться. За вилы! А тут и за железо схватились, крови господской попробовали. Отцов святых вешали, приходы жгли. И вдруг раскаялись?
Волков подъехал ближе, солдаты подтягивались при его приближении, мужчины и женщины вставали с земли. Он ткнул в ближайшего не старого ещё мужика плетью:
— Ты принял причастие?
— Да, господин, — стал кланяться мужик, он явно был испуган, понимал, что сейчас решается его судьба.
— И раскаялся? — усмехался кавалер.
— Раскаялся, господин, — отвечал мужик. — Сполна раскаялся.
— А брат Ипполит тебе сказал, что я тебя не отпущу, что всех баб, что покаялись, я к себе в имение заберу.
— Сказал, сказал, — кивал мужик.
— А тебя так и вовсе в крепость возьму.
— Ну что ж, и в крепостных люди живут, — вздохнул мужик, — тем более что монах говорил, что человек вы добрый, людишек своих не обижаете без дела. Только уж раз берёте меня в крепостные, так бабу мою другим не отдавайте.
Нет, не верил Волков подлецу, не верил, что хитрец раскаялся, но кавалер был уверен в себе, знал, что раз солдат, людей свирепых и сильных, в кулаке держит, то уж с мужиками и подавно совладает.
— Ладно, — произнёс полковник, — бабу твою и детей, коли есть, тебе оставлю, но ты у меня в поместье до конца дней грехи свои отрабатывать будешь.
— Уж лучше отрабатывать да жить в вашей земле, чем в петле болтаться на деревьях этих, — резонно рассуждал мужик.
— И не думай, что сбежишь, — Волков погрозил ему плетью. — Не выйдет!
— Да куда же бежать, с бабой-то и детьми.