— Она не вернулась. Что-то ее долго нет. Я пойду поищу.
— Мой сидр едва теплый! — услышал я крик Шан, перешагнул скамью и ушел.
Глава двадцать девятая
Мгла и свет
И вот из блестящего тумана, обступившего нас, вырывается серебристо-черный волк. Он покрыт шрамами, смерть прижимается к нему, как вода льнет к шерсти собаки после погружения в реку. Отец был с ним, в нем, вокруг него и никогда я не понимала, кем же он был. Он истекал кровью из дюжины смертельных ран, а в сердце его расплавленным золотом горела жизнь.
Все мгновенно разрушилось, когда дверь открылась, захлопнулась, и возле нее вдруг появились Шан и Фитц Виджилант. По взгляду Ланта я поняла, что он уже слышал историю о том, что случилось на городской площади. Мне не хотелось, чтобы он заговорил об этом с отцом. Мы уже прошли через это, и если писец примется обсуждать этот случай, Риддл опять задумается. Они с отцом вели себя, будто все как всегда, но я знала, что поступок отца будет червем вгрызаться в сердце Риддла. Мой отец был его другом, но верность Риддла принадлежит Неттл, и он боялся рассказывать ей про этот случай и про свою роль в нем.
Но Шан, даже если и знала что-то, ничего не сказала, а сразу же начала бубнить, как она нуждается в том, в сем, и есть ли у отца деньги, и могут ли они немедленно пойти и купить или ей лучше сначала перекусить… Она села рядом с отцом, писец — рядом с Риддлом, и в своих требованиях того и этого они походили на красноротых, пронзительно верещащих птенцов в гнезде. Отец отвернулся от меня, чтобы поговорить с Шан. Я не выдержала. Мне вдруг стало жарко, а от натиска бесчисленных разговоров хотелось зажать руками уши. Я потянула Риддла за рукав.
— Мне нужно на улицу.
— Что? А. Это за таверной. И возвращайся, слышишь меня?
Он отвернулся, чтобы ответить Фитцу Виджиланту. Странно, я никогда не должна перебивать учителя, а вот учитель не видел причин соблюсти подобную любезность в отношении меня.
— Это деревенская еда, Лант. Не похоже на то, что подают в тавернах Баккипа, но совсем неплохо. Попробуйте суп.
Я поерзала, чтобы развернуться на скамье и спуститься с нее. Отец даже не заметил, что ухожу. Пока я шла к двери, огромная женщина чуть не наступила на меня, но я увернулась. Дверь оказалась такой тяжелой, что мне пришлось ждать, пока кто-нибудь не войдет, чтобы выскользнуть на улицу. Холодный ветер приветствовал меня. Казалось, ближе к вечеру на улицах прибавилось суеты и веселья. Я сделала шаг в сторону, чтобы дверь не ударила меня, а потом мне пришлось отойти еще дальше, чтобы не мешать человеку разгружать дрова с телеги для соседской таверны. Так что я пересекла улицу и смотрела на парня, который жонглировал тремя картошками и яблоком. Играя, он пел веселую песенку. Когда он закончил, я повернулась, чтобы достать из моей новой сумки мешочек с деньгами. На самом его дне я нашла медную монетку. Когда я отдала ее парню, он улыбнулся и дал мне яблоко.
Определенно, мне пора было возвращаться в таверну и найти отца, как бы я не боялась, что Шан потащит нас по своим делам. А вдруг отец пошлет с ней Риддла, или просто даст ей денег? Посреди улицы остановилась упряжка из четырех лошадей, запряженная в телегу с бочонками сидра, и мне пришлось обходить ее. Чтобы вернуться в таверну, я должна была пройти мимо серого нищего.
Я остановилась посмотреть на него. Он выглядел опустошенным. Пустой была не только его грязная ладонь на колене, взывающая к милости, а весь он, будто сливовая кожица, болтающаяся на ветке после того, как осы вытаскали всю сладкую плоть, оставив лишь пустую оболочку. Я посмотрела на его руку, но мне стало отчаянно жалко двух последних медяков. Поэтому я сказала:
— У меня есть яблоко. Вы хотите яблоко?
Он перевел глаза на меня, будто мог меня увидеть. Они были ужасны, мертвые и мутные. Я не хотела, чтобы он смотрел на меня такими глазами.
— Ты добрый, — сказал он, и я смело наклонилась, чтобы вложить яблоко в его ладонь.
В этот момент дверь лавки распахнулась, и тонкая маленькая женщина, хозяйка, вышла на крыльцо.
— Ты! — воскликнула она. — Ты все еще торчишь здесь! Убирайся! Уходи, говорю тебе! На улице полно покупателей, а в лавке пусто, потому что никто не желает перешагивать через твои вонючие кости и тряпки. Убирайся! А то придет мой муж с палкой и поучит тебя танцевать!
— Я ухожу, ухожу, — чуть слышно пробормотал нищий.