Раздав приказы, она повернулась и посмотрела сверху вниз, туда, где сидели мы с Шан.
— Вот, маленький шайзим, думаю, у тебя будет то, что ты хотел. Пора тебе садиться в сани и отправляться в дорогу.
— Я не хочу в дорогу.
— И все же придется. Мы все понимаем это так же ясно, как и ты сам. С этой точки времени расходятся всего два возможных пути. Ты идешь с нами. Или умираешь здесь.
Она говорила со спокойной уверенностью, будто указывая на то, что дождь не может идти в безоблачный день. Я слышала абсолютную веру в ее собственные слова.
Однажды мой сводный брат Нэд почти час развлекал меня, показывая, как долго дрожит древесина его арфы после того, как он дернул струну. То же самое я ощутила, когда слова женщины разбудили созвучие внутри меня. Она была права. Я ведь знала, что это правда, и именно поэтому угрожала убить себя. Сегодня вечером я либо оставлю свой дом и уйду с ними, либо умру здесь. Все случаи, которые могли бы привести к другим исходам, были слишком далеки, слишком нереальны, чтобы надеяться на них. И я знала это. Может быть, я знала это с самого утра. Я моргнула, по спине пробежала дрожь. Это происходит на самом деле, или это воспоминание о сне?
Сильные руки выдернули меня из снега, мои застывшие на морозе носки вызвали тревожный вскрик. Тот, кто нес меня, говорил успокаивающие слова, которых я не понимала. Я подняла голову и увидела, что четверо несут Шан. Не потому что она тяжелая, но потому что она извивалась так, будто руки и ноги ее были отдельными от тела существами.
Женщина, которую они называли Двалия, уже подошла к саням и устраивала новое гнездо из мехов и одеял. Я потянулась к ней, и она посадила меня между ног, обнимая и согревая мою спину. Мне не хотелось быть так близко к ней, но я опять увязла. Шан мешком забросили внутрь и прикрыли кучей одеял. Оставленная в покое, она перестала дергаться и замерла, как мертвец. Кусочек ее юбки зацепился за край саней. Красный лоскутик — насмешливый язычок.
Кто-то прикрикнул на лошадей, и они двинулись. Я откинулась назад. Я слушала топот копыт, приглушаемый падающим снегом, скрип широких деревянных полозьев и затухающий треск пламени, пожиравшего конюшни. Люди Ивового леса, мои люди медленно возвращались в поместье. Они не смотрели на нас. Мы вышли на длинную подъездную аллею, ведущую прочь от дома, оставив позади пламя горящих конюшен. Фонари качались, пузыри света плясали вокруг нас, пока мы катились под арками перегруженных снегом берез.
Я даже не знала, что человек-в-тумане тоже в санях, пока он не заговорил с Двалией.
— Вот и все, — сказал он и глубоко удовлетворенно вздохнул. Несомненно, это мальчик, подумала я. Его голос звучал по-мальчишечьи: — И теперь мы можем вернуться домой, подальше от холода. И убийств. Лингстра Двалия, я и не представлял, что потребуется столько убийств.
Я почувствовала, как она повернула голову, чтобы посмотреть за спину возницы, туда, где он сидел. Она заговорила тихо, будто боялась меня разбудить. Но я не спала. Я не осмелилась спрятаться в сон.
— Мы не собирались никого убивать там. Но ведь мы видели, что избежать смертей почти невозможно. Нам пришлось использовать то, что имеем, а Эллик полон горечи и ненависти. Богатство и наслаждения, которые он ожидал от старости, ускользнули. Он потерял положение, состояние, удобства. И обвиняет в этом весь мир. Он хочет за несколько лет вернуть то, что приобретал всю жизнь. И поэтому он всегда будет более жестоким, более жадными, более безжалостным, чем нужно. Он опасен, Винделиар. Никогда не забывай этого. Особенно он опасен для тебя.
— Я не боюсь его, лингстра Двалия.
— А стоило бы.
Ее слова прозвучали предупреждением и упреком. Ее руки задвигались, натягивая на нас еще больше одеял. Мне было противно прикосновение ее тела, но я никак не могла найти в себе силы отодвинуться. Сани рванулись вперед. Я смотрела на мелькающие деревья Ивового леса. Мне даже не хватило духу попытаться расплакаться на прощание. У меня не осталось никакой надежды. Отец не узнает, куда я пропала. Мои собственные люди отдали меня, просто постояв и вернувшись обратно в дом. Никто не закричал, что они не позволят мне уйти. Никто не пытался отбить меня у похитителей. Я столкнулась с результатом моей необычности: я действительно никогда не принадлежала им. Такая потеря была небольшой ценой за то, чтобы налетчики оставили поместье без большой резни. И это правильно. Я была рада, что они не стали драться из-за меня. Хотела бы я, чтобы нашелся способ спасти Шан, не увозя ее со мной.
Краем глаза я уловила движение. Качающиеся фонари превращали деревья по краям дороги в слитки чугунной черноты на снегу. Но это было движение, рожденное вне света. Это движение казалось стоящим снегом, зажимающим рукой черную кровь, а поверх него — бледностью с вытаращенными глазами. Я не повернула головы, не закричала, не сбила дыхания. Ничему во мне не позволила предать Персеверанса, стоящего в моем плаще и глядящего нам вслед.
Глава четвертая
История Шута
Лестница оказалась круче, чем я помнил. В свою старую спальню я вошел осторожно, как и подобает былому убийце. Я запер дверь, положил в огонь дров и какое-то время обдумывал возможность просто забраться в постель и уснуть. Потом задернул шторы и осмотрел место их крепления к стержню. Да, теперь я видел то, что ускользало от меня все эти годы. Еще один рывок — и панель двинулась, ни щелчком, ни шелестом не выдав себя. И только когда я нажал на нее, качелька бесшумно открылась, и передо мной предстала узкая темная лестница.