Странствия Шута

Так. Признание перед судом. Дьютифул так и не занял своего места, но я помнил, как все должно пройти. Я подошел к перилам. Положил на них руки.

— Это случилось за два дня до Зимнего праздника. Я хотел подарить Би особый день. Она… в нашем доме все было плохо.

Я колебался. Сколько боли я хотел причинить? Как можно меньше. У Чейда, Ланта и Шайн были свои беды. И ведь это не они меня подвели, а я подвел их.

И я взял все на себя. Не говорил о недостатках Ланта как учителя, и замалчивал жадность и ребячество Шайн. О себе я рассказал всю правду — от вмешательства в смерть собаки до того, как я бросил своего ребенка на попечительство других, чтобы попытаться спасти Шута. Я признал, что не соглашался держать в своем доме члена группы Скилла, чтобы можно было связаться с замком в мое отсутствие; признал, что никогда не видел необходимости в домашнем отряде гвардейцев.

Неожиданно я рассказал обо всем, что произошло в поместье, пока меня не было. Не останавливаясь на задыхающихся рыданиях Шайн, я говорил о разбитой жизни в Ивовом лесу, о бесполезных попытках найти Би. Сказал только, что два чалсидианца, которых я допросил, подтвердили все, что нам рассказали люди поместья. Я не стал уточнять, почему они стали так болтливы. Я признался, что выпил чай из эльфовой коры и не смог пройти за дочерью через камень. А тем, кто никогда не использовал Скилл-порталы, объяснил, что Би теперь потерялась. Не умерла, нет, не просто умерла. Потерялась. Пропала. Растворилась в потоке Скилла. Все попытки найти ее провалились.

И здесь я исчерпал себя. Покачнулся. Я посмотрел на деревянные плашки и понял, что стою на коленях. В какой-то момент рассказа мои колени подогнулись, и я не устоял.

— Фитц? — сказал Дьютифул, и в голосе его звучало только беспокойство. — Фитц? Тебе плохо?

— Конечно ему плохо! Нам всем плохо. Все это неправильно. Хуже всего то, что мы должны собираться здесь тайком, чтобы оплакать потерю ребенка. Фитц, держись за меня. Вставай. Вставай же.

Это Кетриккен поднимала меня на ноги, перекинув мою руку через плечо. Она с трудом выпрямилась: годы ее тяготили больше, чем мой вес. Я качался, пока она вела меня к креслу у очага. Чувствуя себя смущенным и старым, я сел. Я не понимал, что происходит, пока ее капюшон не упал: волосы ее были коротко острижены.

Остальные собрались вокруг нас.

— Ох, мама, я же просил быть сдержанней, — мягко произнес Дьютифул.

— Сдержанней? — это Эллиана. Она стянула с головы корону и шарф, обнажая короткие пучки того, что всегда было ее блестящими черными волосами.

— Сдержанней? — она подняла корону, будто собираясь бросить ее на пол. Проспер поймал ее руку, и она отдала корону ему. Она опустилась на пол, королевские одежды упали вокруг. Спрятав лицо в ладонях, она заговорила сквозь пальцы:

— Мы потеряли ребенка. Маленькую девочку! Дочь Видящих! Она пропала, как когда-то пропала моя младшая сестра. И мы снова должны пройти через это страдание? Через незнание? Тайную боль? Пропала! А мы должны быть сдержанней?

Она откинула голову назад, обнажив длинный столбик горла, и завыла, как волчица, оплакивающая своего щенка. Проспер опустился на колени рядом и обнял мать за плечи.

— Точно ли, что она пропала навсегда? Все знают рассказы о людях, которые вышли из камней спустя годы… — произнес Чивэл.

— У нее нет опыта, и она попала в камень как часть неподготовленной группы. Это как капля вина в бурной реке. Я не буду давать никаких ложных надежд. Мы должны отпустить ее, — произнесла Неттл.

Я задрожал. Кетриккен села рядом и крепко обняла меня.

— Это моя вина, — признался я ей.

— Ох, Фитц, ты всегда… — она откинулась назад и что-то сказала. Еще мягче она добавила: — Тебя никто не обвиняет.